Книга Двор Ледяных Сердец, страница 296 – Элис Нокс

Но я не оглядывалась.

Ни разу.

Потому что оглядываться было не на что.

Меня ничего не держало.

Ничего.

И мне нужно было уйти.

Пока сердце окончательно не разбилось.

***

Мы ехали долго.

Сквозь мёртвые земли, что простирались вокруг, бесконечные и безмолвные.

Сначала весна ещё пыталась цепляться за жизнь – деревья стояли голыми, но в их ветвях чувствовалось ожидание. Земля была влажной, мокрой от талого снега, и кое-где сквозь грязь проступали первые робкие ростки. Воздух пах талой водой, мокрой корой и чем-то зелёным, просыпающимся.

Но чем дальше мы уходили от границ весеннего двора, тем больше мир вокруг погружался в безмолвие.

Деревья становились ниже, искривлённее. Ветви – чёрными, голыми, словно обугленными. Появился снег, сначала тонкими пятнами, потом всё гуще, плотнее, холоднее. Он больше не таял. Он лежал, как саван, укрывая всё живое, душил его под своей тяжестью.

Мы въехали в пограничье.

Место, где весна не доходила. Где время застыло, как вода в проруби, и ждало – чего-то, кого-то, неизвестно.

Здесь не было птиц. Не было зверей. Даже ветер, что гнал нас вперёд, казалось, боялся задержаться слишком долго. Он свистел между стволами – тонко, жалобно, словно плакал по тем, кто когда-то здесь жил и больше не вернётся.

Я ехала, и с каждым ударом копыт мир становился всё более мёртвым.

Лес превратился в кладбище.

Деревья стояли, как скелеты – чёрные, изломанные, с ветвями, что тянулись к небу, точно просили пощады. Кора отслаивалась лохмотьями, обнажая мёртвую древесину. Корни торчали из-под снега, как кости, выброшенные из могилы.

Снег здесь был не белым. Он был серым, грязным, с вкраплениями чего-то тёмного – пепла? золы? – будто небо когда-то горело и осыпалось на землю хлопьями смерти.

Холод здесь был другим.

Не таким, как во владения Морфроста – чистым, острым, обжигающим. Нет. Этот холод был гнилым. Он проникал под кожу медленно, методично, въедался в кости и оставался там, тяжёлым грузом, что тянул вниз, на дно, под лёд, под землю.

Я дышала – и воздух резал лёгкие, словно я вдыхала осколки стекла.

Каждый вдох был болью. Каждый выдох – облаком пара, что сразу же замерзал в воздухе и оседал инеем на губах, на ресницах.

Кобыла подо мной дрожала. Её бока вздымались и опускались тяжело, судорожно.Из ноздрей валил густой пар. Копыта проваливались в снег, и она спотыкалась, но шла. Шла, потому что я не давала ей остановиться.

Потому что если остановлюсь – всё рухнет.

Боль. Непонимание. Та картина.

Он целует её.

Руки на её талии. Губы на её губах. Глаза закрыты, будто он наслаждается этим. Будто она – это то, чего он ждал всю жизнь.

А я?

Жалкая смертная.

Слова стучали в висках, пульсировали в такт ударам копыт, резонировали в груди, где вместо сердца была рана – рваная, кровоточащая, зияющая.

Я думала, что после всех меток, после всей боли, которую я пережила, ничто уже не сможет ранить меня так глубоко.

Я ошибалась.

Потому что метки – это была физическая боль. Она обжигала, царапала, впивалась, но она проходила.

А это?

Это было как если бы кто-то взял моё сердце, положил его на ладонь и медленно, не спеша, сжал пальцы.

И я чувствовала, как оно лопается. Как из него вытекает что-то тёплое, живое, настоящее. Как на его месте остаётся пустота – холодная, тёмная, голодная.

Слёзы текли по щекам. Я не вытирала их. Они замерзали на коже, превращаясь в ледяные дорожки, и каждая жгла сильнее, чем огонь.