Книга Насильно твоя, страница 81 – Екатерина Ромеро

— Это Денис. Он меня привезти сюда, он писал записки!

— Знаю! — рявкнул и усадил меня в машину, мы быстро сорвались с места.

Мы гоним в машине. Волк за рулем, рядом два охранника, я сзади. Обхватываю себя руками, не знаю, что делать. Все то, что мы с ним строили, сломалось, и ребенка нет, нет нашего сокровища.

От истерики начинаю кашлять, и, тяжело вздохнув, Роман достает из бардачка бутылку воды, передает мне, и вскоре мы останавливаемся на обочине. Он кому-то все время звонит, взволнованно прикладывает кулак во рту, грызет его зверем.

— Какие новости? Где Аня?

— Я не знаю. Мы не можем их найти. Антон, отвези ее домой, — устало говорит Роман, тогда как я только головой мотаю:

— Я не поеду домой.

— Поедешь.

— Я никуда не поеду без дочери!

— Ее нет! Может, нет уже в живых из-за тебя! — кричит, и я глотаю слезы, это похоже на какой-то кошмар, а после Роману кто-то звонит, и он быстро берет трубку.

— Где? Хорошо, я еду! Не стрелять только, там ребенок! Слышите, НЕ СТРЕЛЯТЬ, там моя дочь!

— Я с тобой! Я поеду с тобой!

Роман надевает бронежилет и садится за руль, я тоже прыгаю в машину в последний миг. Они ее нашли, нашли, боже, пожалуйста, пусть они найдут Анюту целой.

Мы едем за город на трассу. Роман молчит, нервно отбивая крепкими пальцами по рулю, а я сжимаю и разжимаю немеющие ладони.

— Зачем это ему, Роман Викторович?

— Захаров понял, что я уже все знаю и ему пизда. Подстраховывается так. Знает, что палить не будем, пока там ребенок. Значит, так: никто не стреляет, мирно договариваемся, забираем Анюту с Иланой, и дальше я сам. Вам ясно?

— Да. Принято, Роман Викторович, все сделаем.

Волк говорит так, будто меня тут вообще нет. Ноль просто внимания, он дико зол на меня, да и я сама на себя зла. Я не только столько времени не могла вспомнить мужа, да еще и ребенка забыла.

Что же я за мать-то такая? Имею ли я право вообще называться мамой после того, как подвергла жизнь Анюты такой дикой опасности и страху?

Не мучают ли ее там? Что она переживает рядом с этим чертом Захаровым? И все из-за меня, это я виновата.

Когда подъезжаем, на трассе я вижу две машины. Одна Захарова и одна людей Волка. Петр стоит у обочины, и у него на руках Анюта. Она дрожит и плачет, вскрикивает, когда видит меня и Волка.

— Тихо, тихо. Не пищи!

— Петя, ты перешел черту! — гремит Волк, выйдя из машины и доставая пистолет на ходу.

— Я тебе не Петя, сосунок, а Петр Николаевич!

— Петр Николаевич, ребенка моего верни.

— Еще чего захотел. А это мой ребенок уже! Удочерю ее скоро.

— Слышь, дядя Петя, тебе на кладбище пора, так что не нарывайся.

Я тоже выхожу из машины, обхватываю себя руками. Мороз на дворе, снег пролетает, а я в одной только кофте, но все неважно. Я так хочу Анечку забрать к себе.

— А что так разоделся? Что, шкуру свою жалко? Ты бы еще доспехи нацепил, Ромка, ссышь, да? Ну-ка, быстро убрал своих шакалов от меня! Быстрее! Я буду говорить только с тобой! — орет Захаров и трясет Анюту, которая горько плачет.

— Успокойся, придурок! Иду я, иду.

Я хочу сделать шаг вперед, но Волк не дает. Сам идет к Захарову, по пути стягивая с себя бронежилет, бросая нож и два пистолета в снег.

Боже, Роман подходит к Петру совершенно беззащитным, тогда как Захаров держит в руке пистолет.

— Опустили оружие. Немедленно положили на землю стволы! Отошли! Дальше, еще дальше!