Книга Ненавистная пара, страница 96 – Галина Чередий

— А ты хотела бы, чтобы я полюбил тебя? — последняя отчаянная судорога утопающего, перед тем как безвозвратно уйти на глубину.

— Раньше… тогда, в начале, хотела, — прошептала Летэ.

А ныне? Моя не случившаяся в нужное время любовь тебе уже без надобности? Слишком поздно?

— Но сейчас… без твоей любви во мне больше ничего, кроме пустоты, не останется, Лор. Ничего. Совсем.

Я опрокинул свою истинную на спину, отнюдь не нежно втиснулся между ее бедрами. Запутал пятерню в растрепанных влажных волосах, натягивая, запрокидывая лицо, подставляя ее губы под свой рот. Втолкнул язык между зубами нагло, принуждая открыться. Целовал глубоко, безумствуя, врываясь до боли, вкуса соли и меди, требуя всю.

— Нет пустоты! — прохрипел, кратко оторвавшись, повторил яростную атаку снова, наверняка чуть не душа, лишая воздуха, принуждая вдыхать вместо него меня. — Нет пустоты, видишь? В тебе теперь я, а не тьма. Мне нужно столько пространства… все!

Зарыдав, Летэ вцепилась в мои плечи, нещадно раня ногтями, обхватила ногами накрепко, словно не собираясь никогда отпускать. Да, так, любимая, оплети меня, опутай собой, не оставь ничего на потом, никакой свободы, ведь и я всегда только и мечтал отнять твою. А всего-то и надо было сначала свою отдать.

Моя пара сотрясалась в крупной дрожи и плаче, едва не колотя меня пятками, требуя немедленного проникновения. Целовала сама, раня зубами, давила на затылок, не позволяя оторваться. Будто бы я мог этого желать.

Вторжение вышло жестким для обоих, обожгло и словно окончательно сорвало лишние слои разделяющей нас кожи и любые ограничения. Мы слиплись обнаженными, потными телами, окровавленными, срастающимися наново душами. И замерли, ошеломленные значимостью и интенсивностью момента.

— Я в тебе, в тебе, — бормотал я сквозь стоны от мучительно сладкого сокращения внутренних мышц Летэ вокруг моего члена. —И никуда не денусь. Буду трахать, заботиться, гордиться тобой… уже горжусь. Буду спать рядом, кормить, доставать придирками. Когда кончится вся эта околомагическая хрень, поселю в тебе нашего ребенка… детей. Я двуликий, родная, и не знаю, как еще любят, так что буду, как умею.

— Как… как угодно, Лор… — проикала сквозь яростное дыхание и плач моя пара. — Только люби уже.

И я любил. Покидал тесную жару ее истекающей для меня плоти, целовал, трогал, сжимал, кусал от пальцев ног до макушки. Переворачивал, оглаживая, боготворя изгибы, зарывался лицом между грудями, бедрами, ягодицами. Врывался снова, скользя мучительно медленно, пока Летэ не начинала неистовствовать, царапаясь и вымогая у меня свой очередной оргазм, который я раз за разом потом испивал до капли с ее губ. Трясся под ее ответными ласками, скрежеща зубами в бесполезной попытке удержать несущийся на меня лавиной финал. Никаких шансов на это, не с моей истинной, порочно глядящей на меня снизу вверх, вбирая мой член в свой рот до предела.

Едва успокоившись, мы лежали, захлебываясь наслаждением и дыханием, такие, казалось бы, изможденные и опустошенные. Но достаточно было одного рассеянного скольжения рук по коже, и все начиналось заново. Огонь внутри через край, что мы переливали друг в друга в поцелуях, окружающий мир — не больше чем призрачное марево вокруг, в котором лишь единственное реально: она и я, поглощающие и насыщающие взаимно. Это никак не могло закончиться — притухало и вспыхивало вновь. Слишком острые ощущения, слишком долгое ожидание именно их, вот таких, слишком много тепла и обнажения. Слишком много внутренних пустот, что еще необходимо заполнить, ран, что нужно залечить и стереть память о них. И всего в самый раз, потому что впервые как надо и с кем надо. Неистовство оголодавшей плоти и всеобъемлющий покой, мой и зверя, в душе.