Книга Ненавистная пара, страница 95 – Галина Чередий

— Я… — Голос у моей пары был слабый и сиплый. — Я — странно. Почему везде мокро?

Она слабо пошевелила руками и ногами, оковы с которых исчезли, сам не заметил куда.

— Лед растаял. — Я сгреб ее со стола и практически поковылял к кровати мага.

— Лед, — повторила без выражения бывшая Зрящая. Она не обнимала меня, вообще не шевелилась, обвиснув в моих руках, как безвольная кукла, и это пугало.

Усадив на край кровати, я придержал Летэ за плечо, убеждаясь, что она в состоянии сохранять это положение, и стал избавлять ее от мокрой одежды.

— Все получилось, — она не спрашивала.

— Это как-то ощущается? — спросил, укладывая ее под лоскутное одеяло волшебника, и замялся, не зная, куда приткнуться самому.

Больше всего мне хотелось тоже раздеться и вытянутьсяс ней рядом, прикасаться, прижиматься, делить тепло. Но после такого испытания бес его знает, как Летэ воспримет мои притирания. Вдруг ей сейчас это ни к чему или даже разозлит.

— Это ощущается пустотой, — после почти минутной паузы ответила моя женщина и потрогала свою шею. — Везде пустотой.

Летэ откинула край одеяла, как уже делала однажды, и посмотрела на меня.

— Я как будто вся немею, Лор, — произнесла она спокойно, но во взгляде отчетливо читалась паника. — Пустею и немею.

Проклятый Кририк! Вот какого ты ушел? Откуда мне знать, должно так быть или нет? Как нужно действовать? Что делать?

— Маг сказал, что без ошейника тьма станет утекать из тебя.

— Утека-а-ать, — протянула моя пара и начала слегка подрагивать. — Как будто я дырявое ведро.

— Чушь не пори, — заворчал я и все же поддался своему желанию и требованию зверя: лег рядом, перетянул ее на себя, укрывая обоих. — Станешь скоро такой, как раньше.

— Такой, какую ты не захотел полюбить? Не желал видеть своей парой? — вместо того чтобы согреться, она задрожала сильнее.

Я напрягся, гадая, какой ответ сейчас уместен. Мы оба знали ранящую правду из нашего прошлого — отрицать ее не было смысла. Очевидно, единственный путь для меня — не лгать. Вот только не причинит ли откровенность лишь вред, учитывая нынешнее состояние мой женщины.

— Все так и было. Было, Летэ. Не есть сейчас.

— А как сейчас? — Летэ вскинула голову с моей груди и сквозь прикрывшую пол-лица прядь уставилась на меня с какой-то болезненной ранящей требовательностью.

— Совсем по-иному, — сглотнув, ответил ей, прижимая крепче, силясь унять набирающую силу дрожь.

— По-иному — это значит, теперь ты готов позволить себе полюбить меня? Хочешь этого?

Да я, собственно… уже. Судя по всему, так и есть. Время отрицать это прошло. Но признать вслух… Неужто я частично все тот же трус? Чего опасаюсь? Что, как только мои чувства будут озвучены, случится некая необратимость? А разве, промолчи я, перестану осознавать, что точка невозврата давно мною пройдена? Ровно в тот момент, когда я со всей четкостью испытал возможность полной потери. Не жизни со знанием, что она вот такая-сякая — дрянь, шлюха, гадина, видеть которую не хочу, — все же существует где-то там. Радуется, трахается с кем-то, даже любит кого-то или пускаетеще чью-то судьбу под откос, но существует. Дышит, ходит, ест, спит. Или вдруг, в один миг, это прекращается. Нет Летэ. Просто нет. И тогда… и меня нет.

Какие же, мать их, несусветные сопли, в которых вязну, давлюсь ими, но от понимания, насколько подобное не мое, картинка реальности не меняется. Вот он я, лежу, стискиваю свою пару до судорог в руках, не могу вздохнуть от тесноты в груди, и горло перехватило намертво.