Онлайн книга «Я заберу тебя с собой»
|
Пьерини отошел и сел на учительский стол: — А спорим, дорогой Говнючок, что сейчас ты все напишешь… На что спорим? — Я… не… буду… ничего писать. Сказал — не буду. Бей меня, если хочешь. Пьерини с баллончиком в руке подошел к стене: — А если я, вот тут вот, сейчас напишу твою фамилию? — он указал на свою фразу. — Напишу Пьетро Морони огромными буквами? А? А? Что ты сделаешь? «Это слишком…» Как можно быть таким злым? Как? У кого он научился? Такой обязательно тебя проведет. Ты пробуешь отбиваться, но он все равно тебя проведет. — Ну? И что же мне делать? — спросил Пьерини. — Пиши, мне все равно. А я тем более ничего писать не буду. — Ладно. И всё свалят на тебя. Скажут, что это все ты написал. Тебя выгонят из школы. Скажут, что это ты все поломал. Атмосфера в классе стала нестерпимой. Словно там работала разогретая до предела печь. Пьетро чувствовал, что руки у него заледенели, а щеки пылали. Он оглянулся. Злость Пьерини, казалось, струилась из всего вокруг. Из стен, измалеванных краской. Из желтых неоновых ламп. Из обломков разбитого телевизора. Пьетро подошел к стене. «Что мне написать?» Он попробовал представить себе какую-нибудь ужасную картинку или фразу, но ничего не получалось, перед глазами у него стоял один и тот же образ. Рыба. Рыба, которую он видел на рынке в Орбано. Она лежала на прилавке, среди ящиков с кальмарами и сардинами, еще живая, разевающая рот, вся в колючках, с огромным ртом и ярко-красными жабрами. Какая-то женщина хотела купить эту рыбу и попросила продавца почистить ее. Пьетро подошел поближе к металлическим лоханкам. Он хотел посмотреть, как это делают. Работник рыбной лавки взял рыбу, большим ножом сделал длинный надрез у нее на животе и ушел. Пьетро остался смотреть, как умирает рыба. Из разреза высунулась клешня, потом вторая, потом весь краб, красивый, живой, бодрый краб, и он убежал. Но это было еще не все, из рыбьего брюха вылез еще один краб, такой же, как первый, потом еще один и еще один. Их было много. Они бежали наискосок через металлическую поверхность и искали, где бы спрятаться, и падали на землю, и Пьетро хотел сказать работнику лавки: «В рыбе много живых крабов, и они убегают!» — но тот был за прилавком, продавал мидии, и тогда он протянул руку и закрыл рану, чтобы не дать крабам выйти. И в раздутом животе рыбы копошилась жизнь, двигались бесчисленные зеленые лапки. — Если через десять секунд ты не напишешь что-нибудь, тогда я сам напишу. Десять, девять… Пьетро попытался прогнать образ из головы. — Семь, шесть… Он сделал глубокий вдох, направил баллончик на стену, нажал на него и написал: У ИТАЛО НОГИ ВОНЯЮТ РЫБОЙ Вот такую фразу породил его мозг. И Пьетро, ни секунды не раздумывая, перенес ее на стену. 26 Если бы кто-нибудь в оптический прибор ночного видения заметил Итало Мьеле, бредущего в темноте, он принял бы его за терминатора. Ружье, зажатое в руке, пустой взгляд и не сгибающаяся нога придавали сторожу вид шагающего андроида. Итало прошел через приемную и учительскую. Сознание его заволокло туманом ярости и ненависти. Ненависти к сардинцам. Что он собирался делать с ними? Убить, прогнать, запереть на ключ в одном из классов, что? Он сам точно не знал. Но это было не важно. В тот момент у него была единственная цель: поймать их с поличным. Остальное станет ясно потом. Опытные охотники говорят, что африканские буйволы выглядят устрашающе. Нужно крутой характер иметь, чтобы сразиться с разъяренным буйволом. Попасть в него несложно, это и ребенок может. Буйвол огромный, и стоит себе спокойненько, жует траву в саванне, но если ты выстрелишь в него и не убьешь сразу, лучше, если рядом найдется нора, куда можно спрятаться, или дерево, на которое можно залезть, или бункер, где укрыться, или, в конце концов, могила, где тебя похоронят. Раненый буйвол может рогами смести джип. Он слеп и разъярен, его единственное желание — уничтожить тебя. Итало был разъярен, как африканский буйвол. От ярости мозг сторожа деградировал до более низкой эволюционной ступени (как раз до уровня быка), и теперь Итало мог сосредоточиться только на одной цели. Все прочее — детали, окружающая обстановка — отошло на задний план, а потому он, естественно, не вспомнил о том, что Грациелла, уборщица третьего этажа, перед уходом обычно закрывала на ключ стеклянную дверь, ведущую с лестницы в коридор. Итало врезался в нее на всем ходу, отлетел в сторону, как баскский мяч, и упал на спину. Любой другой после такого лобового столкновения потерял бы сознание, умер или хотя бы взревел от боли. Но не Итало. Итало заорал в темноту: — Где вы? Выходите! Выходите! Кому он это кричал? Столкновение с дверью было таким сильным, что он решил, будто какой-то сардинец, прятавшийся в темноте, ударил его с размаху в лицо. Потом Итало с ужасом осознал, что сражается с дверью. Выругался и, расстроенный, поднялся на ноги. Он ничего не понимал. Где его двустволка? И очень, очень болел нос. Он потрогал его и почувствовал, что нос распух, как кусок теста в кипящем масле. Все лицо было в крови. — Черт, я сломал нос… Ощупью он искал в темноте ружье. Оно лежало в углу. Он схватил его и двинулся дальше; ярость его только усилилась. «Дурак я, дурак! — упрекал он себя. — Они могли меня услышать». 27 Конечно, они его услышали. Все четверо подскочили на месте как ужаленные. — Что это? — воскликнул Ронка. — Вы слышали? Что это было? — спросил Баччи. Даже Пьерини растерялся. — Что бы это могло быть? — пробормотал он. Ронка, первым пришедший в себя, отшвырнул баллончик с краской. — Не знаю. Бежим. Толкаясь, они сорвались с места и ринулись из класса. В темном коридоре остановились, прислушиваясь. Ругань доносилась с верхнего этажа. — Это Итало. Итало наверху. Значит, он не пошел домой? — захныкал Баччи, глядя на Пьерини. Никто не удостоил его ответом. Нужно было бежать. Выбираться из школы. Немедленно. Но как? Через какой выход? В классе технических средств обучения было только маленькое окошко под потолком. Слева спортзал. Справа — лестница и Итало. |