Книга Хрупкая душа, страница 3 – Джоди Пиколт

Тут их спор прервался твоим воплем — ты взяла неслыханную ноту.

«Уиллоу», — прошептала я. Мы с твоим папой сошлись на этом имени, хотя его пришлось довольно долго убеждать. «Мне не нравится, — упорствовал он. — Уиллоу — это «ива», а ивы плачут». Но я хотела, чтобы в твоем имени содержалось доброе пророчество, чтобы тебя защищало дерево, которое гнется, однако никогда не ломается.

«Уиллоу», — прошептала я снова, и ты услышала меня сквозь какофонию галдящих медиков, гул аппаратов и слепящую боль во всем теле.

«Уиллоу», — сказала я уже громче, и ты повернулась на звук, как будто я смогла обнять тебя своим голосом.

«Уиллоу», — сказала я, и в тот же миг ты перестала плакать.

Однажды, когда я была на пятом месяце, мне позвонили из ресторана, где я раньше работала. Мать главного кондитера сломала ногу, а в тот вечер к ним должен был пожаловать ресторанный критик из газеты «Бостон Глоуб». И как бы нагло и неуместно ни прозвучала эта просьба, не могла бы я заскочить на минутку и быстренько испечь шоколадный «наполеон», тот самый, с мороженым со специями, авокадо и банановым крем-брюле?

Признаюсь, я поступила как законченная эгоистка. Мне, неповоротливой толстухе, захотелось напомнить себе, что когда-то я могла не только резаться в картишки с твоей сестрой и сортировать белье перед стиркой. Поручив Амелию няньке-школьнице, я поехала в «Каперсы».

За время моего отсутствия кухня почти не изменилась, разве что новый шеф-повар навел свои порядки в кладовых. Быстро расчистив себе рабочее пространство, я взялась за тесто. Увлекшись процессом, я обронила кусок масла и нагнулась поднять его, пока никто не поскользнулся и не упал. Но на этот раз, подавшись вперед, я осознала тот факт, что больше не могу свободно сгибаться в пояснице. Я сдавила тебе дыхание — и ты в ответ сдавила мне. «Прости, малышка», — сказала я, выпрямляясь.

Сейчас я вспоминаю об этом и думаю: не тогда ли сломались семь костей в твоем теле? Заботясь о ком-то постороннем, не искалечила ли я тебя?

Родилась ты в начале четвертого, но увидеть тебя я смогла лишь к восьми вечера. Шон возвращался каждые полчаса с последними известиями: «Ей делают рентген. Взяли кровь на анализ. Похоже, у нее и лодыжка сломана». В шесть часов он принес самую радостную весть: «Третий тип. Семь заживающих переломов и четыре новых, но дышит она нормально». Я не могла сдержать улыбки — наверное, единственная женщина во всем роддоме, которую можно было порадовать такой новостью.

Мы уже два месяца знали, что ты родишься с ОП — остеопсатирозом, болезнью несовершенного костеобразования, «стеклянной костью». Эти две буквы станут впоследствии твоей второй натурой. Из-за дефекта коллагена кости становятся такими хрупкими, что могут поломаться, если человек споткнется, резко дернется или чихнет. Существует несколько типов этого заболевания, но только два из них проявляются во внутриутробных переломах — а именно их и показало УЗИ. Тем не менее рентгенолог не мог определить, второй у тебя тип (с ним не живут) или третий (тоже очень серьезный и прогрессирующий). Теперь же я знала, что в ближайшие годы у тебя сломаются еще сотни костей, но это не имело значения: главное — ты будешь жить, у тебя впереди — целая жизнь на сращение переломов.

Когда непогода улеглась, Шон поехал домой забрать твою сестру, чтобы и она с тобой познакомилась. Я смотрела, как доплеровский локатор прослеживает уход бурана на юг, где он обернется ледяным дождем и парализует аэропорты Вашингтона на три дня. В дверь постучали, и я попробовала привстать, хотя свежие швы обжигали тело огнем.

— Привет, — сказала Пайпер, входя в палату. — Я уже слышала новости.

— Знаю. Нам так повезло.

На долю секунды замешкавшись, она все же улыбнулась и кивнула.

— Ее сейчас принесут, — сказала Пайпер, и в этот момент появилась медсестра с каталкой.

— А вот и наша мамочка! — пропищала она.

Перевернувшись на спину, ты крепко спала в покатом поролоновом лотке, который устроили в пластиковой кроватке. Твои крошечные ручки и ножки были обмотаны бинтами.

Когда ты выросла, твой диагноз стал очевиден: знающие люди сразу замечали, как искривлены твои конечности, как заострено треугольное личико, какого ты неестественно маленького роста, — но в тот момент, невзирая на повязки, ты казалась самим совершенством. Кожа твоя была бледно-персикового оттенка, ротик походил на малюсенькую ягодку малины. Золотистые волосы торчали непослушными кустиками, ресницы были длиной с ноготь у меня на мизинце. Я протянула руку, чтобы коснуться тебя, но тут же опомнилась.

Я была настолько занята заботами о твоем выживании, что совсем не подумала о тех трудностях, с которыми тебе предстоит столкнуться. Я родила девочку прелестную, но уязвимую, как мыльный пузырь. И я, твоя мать, должна была тебя оберегать. Но вдруг моя забота причинит тебе вред?

Пайпер с медсестрой переглянулись.

— Ты ведь хочешь взять ее на руки, правда?

С этими словами она запустила руку под поролон, а медсестра приподняла его края — две крылатые параболы, — чтобы поддержать твои ручки. Медленно, осторожно они возложили драгоценную ношу на изгиб моего локтя.

— Привет, — прошептала я, прижимая тебя.

Ладонь моя уперлась в грубые выступы подкладки. Сколько должно пройти времени, прежде чем я смогу носить этот сверточек, ощущать тепло твоей кожи на своей? Я вспоминала, как плакала новорожденная Амелия, как я укладывала ее в кроватку и засыпала, стиснув ее в объятиях, и всегда переживала, как бы не придавить ее во сне. Но с тобой все иначе — тебя опасно было вынимать из колыбели. Опасно даже гладить по спинке.

Я подняла глаза.

— Может, ты ее подержишь… — сказала я Пайпер.

Она села рядом со мной и провела пальцем по восходящей луне твоей головки.

— Шарлотта, — сказала Пайпер, — она не разобьется.

Мы обе знали, что это неправда, но прежде чем я успела ее уличить, в палату ворвалась Амелия. На ее варежках и шерстяной шапочке виднелись не успевшие растаять снежинки.

— А вот и она, а вот и она! — пропела твоя сестра.

Когда я впервые сказала ей, что у нас появишься ты, она спросила, не управлюсь ли я к обеду. Я ответила, что ждать нужно еще около пяти месяцев, и она решила, что это слишком долго, и стала притворяться, будто ты уже родилась. Носила всюду свою любимую куклу и обращалась к ней «Сисси». Иногда, заскучав или отвлекшись, Амелия роняла куклу вниз головой, и твой отец смеялся: «Хорошо, что это тренировочная версия».

Как только Амелия взгромоздилась Пайпер на руки, чтобы вынести вердикт, в дверях возник Шон.

— Она слишком маленькая, чтобы кататься со мной на коньках, — заявила Амелия. — И почему она одета как мумия?

— Это не бинты, а ленты, — сказала я. — Подарочная упаковка.

Это была моя первая ложь в твое спасение, и, будто почувствовав это, ты проснулась. Ты не плакала, ты вообще не шевелилась.