Онлайн книга «Мой генерал»
И как это ей в голову могло прийти, что он кретин? Дождь все шумел, было холодно, и Марина подтянула колени к груди и накрылась одеялом. Наверное, нужно возвращаться к себе — в свой номер, к своей чашке, своей колбасе и своей книжке, но ей очень хотелось еще немного побыть в его жизни. Или это неприлично? Или, наоборот, прилично? Что нужно делать после того, как все закончилось? Кто-нибудь знает? Никто не знал. На пороге показался Тучков Четвертый, благодушный, распаренный, розовый, в полотенчике, мокрые волосы прилизаны. — Твоя очередь, — объявил он. — Сухое полотенце сверху на батарее. Он взял с журнального столика какие-то бумаги, уставился в них и засвистел как ни в чем не бывало. Марина смотрела на него во все глаза. Ей вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь взмахнул волшебной палочкой и получилось бы так, что ничего этого не было — ни разгромленной постели, ни горячей лавы, ни чужого номера, ни странного запаха, ни истории о том, что утопленник на самом деле убийца и бандит и «приключение» ее вовсе не приключение, а полицейский капитан оказался генералом… Ей очень захотелось обратно в свою жизнь. — Сейчас поедим, — не оборачиваясь, распорядился генерал, — а потом я схожу по делам. Ты меня подождешь. — По каким делам? — Мне нужно на конюшню, — ответил он рассеянно и переложил листок. — Зачем тебе на конюшню?! — Уточнить предположение и поговорить с твоей девчонкой. Как ее? Зоя? — С какой девчонкой Зоей? А, которая водит лошадей! Федор, а что ты должен уточнить? Он мельком глянул на нее и опять уставился в свои бумаги. — Федор! — Между прочим, вода открыта. Сейчас перельется через край. — Если ты мне не скажешь, в чем дело, я тоже больше не скажу тебе ни слова! — Кофе дома попьем или сходим в чайную? Я еще ни разу не был. — Ты должен рассказать мне, что ты задумал. — На вид очень приличное место. Это в главном корпусе, возле ресторана. — Ты сказал, что все дело в этой железке, которую мы нашли. При чем здесь железка? — Я даже хотел один самовар у них купить. Ему лет сто, наверное. Как ты думаешь, продадут? — Откуда ты знаешь, сколько лет, если раньше никогда в чайной не был? — подозрительно спросила Марина. Федор Тучков Четвертый оторвался от своих бумаг и посмотрел на Марину с изумлением, а потом почему-то похвалил: — Молодец, Маруся. — Я не Маруся! — Ты не Маруся, но молодец. Он бросил бумаги, подошел, за локти поднял ее из одеял и подушек и прижал к себе — сильно. Просто так прижал, поняла Марина. Потому что ему захотелось быть нежным, а не потому, что он решил предпринять «третью попытку». Прямо под ее щекой было выпуклое горячее плечо, а руки оказались на спине, где под кожей было много твердых мышц, а ниже начиналось махровое полотенчико, а еще ниже плотные заросшие ноги, которые прижимались к Марининым ногам. Как все это странно, непривычно, неудобно, неловко — может, мама права? В том смысле, что любая особь мужского пола — суть свинья и паразитирующий элемент, который то и дело порывается взгромоздиться тебе на шею, устроиться там поудобнее и приготовиться к тому, что дальше поедет с комфортом, ибо нашлась дура, которая его повезет! Федор Тучков Четвертый казался ей пришельцем с планеты Нептун, Уран, Сатурн, Плутон. Она никак не могла его классифицировать. Марина подозревала, что даже мама, увидав Федора Федоровича, зашла бы в тупик. На тупую мужскую особь он никак не был похож. И на свинью не похож. И на Эдика Акулевича, самого умного из всех известных ей мужчин. И на коллег-преподавателей с их привычкой выливать заварку в цветы и носить «пиджачную пару» тридцатилетней давности — зимой брюки непременно заправлены в боты, для тепла. На «агента национальной безопасности» в исполнении Михаила Пореченкова он тоже не тянул — ни щетины, ни гусарской удали, ни пушки за ремнем. Неопытная во всех отношениях, Марина голову могла дать на отсечение, что поначалу он боялся ее ничуть не меньше, чем она его. И трясся, и придумывал умные фразы, и старался смотреть только в глаза, и ни за что по сторонам, и смущался — даже анекдотец рассказал! Потом он успокоился. Марина даже знала, когда именно успокоился. Когда после первого изумления и отвращения к генералам секретной службы вообще и к нему в частности она начала зевать и тыкаться в его бок, очень стараясь не заснуть немедленно. Теперь он обнимал ее — просто потому, что ему хотелось ее обнимать, и терся подбородком о ее макушку, и поглаживал между лопатками, как будто собаку чесал за ушами! Чтобы проверить свое предположение о том, что все это «просто так», от нежности, оттого что за окном дождь, и еще оттого, что после бурной любви хочется просто и незатейливо ласкаться, мурлыкать и потихоньку засыпать, Марина осторожненько размотала розовое полотенчико. Вот как осмелела. Полотенчико упало. Федор Тучков смутился, как подросток в женской бане, заюлил, завозился и стал отводить глаза. Марина развеселилась. Он суетливо нагнулся, захватил полотенчико и прикрылся спереди. Нет, черт побери! Не хочет она, чтобы волшебная палочка вернула все старое и зачеркнула все новое! Пусть будет так, как есть, ибо это и есть жизнь — с его смущением, выпуклым плечом, многозначительными ужимками, генеральским званием и идиотской мужской уверенностью в том, что он зна-ачи-тельно умнее, чем она! — Ты что? — Ничего. — Она засмеялась и поцеловала его в щеку. Почему-то ей очень нравилась его щека. — Ты такой важный, умный, рассуждаешь, а сам без штанов. Господи, он покраснел! Он просто взял и покраснел до самых ушей — впрочем, уши тоже покраснели! Марина смотрела во все глаза. Федор Тучков отступил за кресло и оттуда, из-за кресла, улыбнулся ей неуверенной улыбкой. Все будет хорошо, неожиданно подумала Марина. Все на свете будет хорошо. — Сейчас я выйду из ванной, — распорядилась она невесть откуда взявшимся тоном первой на свете красавицы, — и ты все мне расскажешь. |