Онлайн книга «Зона»
|
Фидель рванулся ко мне, опрокинув стул. Когда я сказал, что водки нет, он заплакал. Я спросил: — А где Балодис? Фидель говорит: — Все спят. Мы теперь одни. Тут и я чуть не заплакал. Я представил себе, что мы одни на земле. Кто же нас полюбит? Кто же о нас позаботится?.. Фидель шевельнул гармошку, издав резкий, пронзительный звук. — Гляди, — сказал он, — впервые беру инструмент, а получается не худо. Что тебе сыграть, Баха или Моцарта?.. — Моцарта, — сказал я, — а то караульная смена проснется. По рылу можно схлопотать… Мы помолчали. — У Дзавашвили чача есть, — сказал Фидель, — только он не даст. Пошли? — Неохота связываться. — Почему это? — Неохота, и все. — Может, ты его боишься? — Чего мне бояться? Плевал я… — Нет, ты боишься. Я давно заметил. — Может, я и тебя боюсь? Может, я вообще и Когана боюсь? — Когана ты не боишься. И меня не боишься. А Дзавашвили боишься. Все грузины с ножами ходят. Если что, за ножи берутся. У Дзавашвили вот такой саксан. Не умещается за голенищем… — Пошли, — говорю. Андзор Дзавашвили спал возле окна. Даже во сне его лицо было красивым и немного заносчивым. Фидель разбудил его и говорит: — Слышь, нерусский, дал бы чачи… Дзавашвили проснулся в испуге. Так просыпаются все солдаты лагерной охраны, если их будят неожиданно. Он сунул руку под матрас. Затем вгляделся и говорит: — Какая чача, дорогой, спать надо! — Дай, — твердит Фидель, — мы с Бобом похмеляемся. — Как же ты завтра на службу пойдешь? — говорит Андзор. А Фидель отвечает: — Не твоих усов дело! Андзор повернулся спиной. Тут Фидель как закричит: — Как же это ты, падла, русскому солдату чачи не даешь?! — Кто здесь русский? — говорит Андзор. — Ты русский? Ты — не русский. Ты — алкоголист! Тут и началось. Андзор кричит: — Шалва! Гиго! Вай мэ! Арунда!.. Прибежали грузины в белье, загорелые даже на Севере. Они стали так жестикулировать, что у Фиделя пошла кровь из носа. Тут началась драка, которую много лет помнили в охране. Шесть раз я падал. Раза три вставал. Наконец меня связали телефонным проводом и отнесли в ленкомнату. Но даже здесь я все еще преследовал кого-то. Связанный, лежащий на шершавых досках. Наверное, это и был тот самый человек. Виновник бесчисленных превратностей моей судьбы: …К утру всегда настроение портится. Особенно если спишь на холодных досках. Да еще связанный телефонным проводом. Я стал прислушиваться. Повар с грохотом опустил дрова на кровельный лист. Звякнули ведра. Затем прошел дневальный. А потом захлопали двери, и все наполнилось особым шумом. Шумом казармы, где живут одни мужчины и ходят в тяжелых сапогах. Через несколько минут в ленкомнату заглянул старшина Евченко. Он, наклонившись, разрезал штыком телефонный провод. — Спасибо, — говорю, — товарищ Евченко. Я, между прочим, этого так не оставлю. Все расскажу корреспонденту «Голоса Америки». — Давай, — говорит старшина, — у нас таких корреспондентов — целая зона. Потом он сказал, что меня вызывает капитан Токарь. Я шел в канцелярию, потирая запястья. Токарь встал из-за стола. У окна расположился недавно сменивший меня писарь Богословский. — В этот раз я прощать не собираюсь, — заявил капитан, — хватит! С расконвоированными пили? — Кто, я? — Вы. — Ну уж, пил… Так, выпил… — Просто ради интереса — сколько? — Не знаю, — сказал я, — знаю, что пил из консервной банки. — Товарищ капитан, — вмешался Богословский, — он не отрицает. Он раскаивается… Капитан рассердился: — Я все это слышал — надоело! В этот раз пусть трибунал решает. Старой ВОХРЫ больше нет. Мы, слава Богу, принадлежим к регулярной армии… Он повернулся ко мне: — Вы принесли команде несколько ЧП. Вы срываете политзанятия. Задаете провокационные вопросы лейтенанту Хуриеву. Вчера учинили побоище с нехорошим, шовинистическим душком. Вот медицинское заключение, подписанное доктором Явшицом… Капитан достал из папки желтоватый бланк. — Товарищ капитан, — вставил Богословский, — написать можно что угодно. Токарь отмахнулся и прочел: — «…Сержанту Годеридзе нанесено телесное повреждение в количестве шести зубов…» Он выругался и добавил: — «…От клыка до клыка — включительно…» Что вы на это скажете? — Авитаминоз, — сказал я. — Что?! — Авитаминоз, — говорю, — кормят паршиво. Зубы у всех шатаются. Чуть заденешь, и привет… Капитан подозрительно взглянул на дверь. Затем распахнул ее. Там стоял Фидель и подслушивал. — Здрасьте, товарищ капитан, — сказал он. — Ну вот, — сказал Токарь, — вот и прекрасно. Петров вас и отконвоирует. — Я не могу его конвоировать, — сказал Фидель, — потому что он мой друг. Я не могу конвоировать друга. У меня нет антагонизма… — А пить с ним вы можете? — Больше не повторится, — сказал Фидель. — Достаточно, — капитан поправил гимнастерку, — снимайте ремень. Я снял. — Положите на стол. Я бросил ремень на стол. Медная бляха ударила по стеклу. — Возьмите ремень! — крикнул Токарь. Я взял. — Положите на стол! Я положил. — Ефрейтор Петров, берите оружие и марш к старшине за документами! — Автомат-то зачем? — Выполняйте! А то — поменяетесь местами! Тут я говорю: — Поесть бы надо. Не имеете права голодом морить. — Права свои вы знаете, — усмехнулся Токарь, — но и я свои знаю… Когда мы вышли, я сказал Фиделю: — Ладно, не расстраивайся. Не ты, значит — другой. |