Онлайн книга «Наши»
|
Откровенно говоря, я немного растерялся. Не денег, естественно, жаль – за человека обидно. А приятель говорит: – Чему ты удивляешься?! Соловей заливается не потому, что ему весело. Он просто не может иначе… Соловей поет, официантка ворует… Просто иначе не может… Природа такая, инстинкт… – Продай собаку,– говорит Бобров. – Как тебе не стыдно! – Ну тогда подари. Здесь ей будет лучше. – Ей-то – да. А нам?.. Мы еще немного выпили и ушли спать. Проснулись к обеду. В столовой застали четверых незнакомых мужчин. Леша отозвал меня в сторону: – Эти ребята – из КГБ. Завтра на лося пойдут. – Лось-то при чем?– говорю.– Мало им нашего брата? – Да они ничего,– шептал Бобров,– они после работы меняются. – В какую сторону? Мальчики из органов выглядели сильно. Что-то было в них общее, типовое. Серийные, гладкие лица, проборы, шерстяная одежда. Один подсел ко мне. Заговорил отрывисто и четко: – Ваша собака?.. Хорошо… Как зовут? Глафира? Это что. юмор? Ценю… Течка давно была? Не знаете? А кто же знает?.. Уши гноятся? Нет?.. Отлично… – Садитесь обедать,– пригласил Бобров. Обедали не спеша. Ребята из органов достали водку. Разговор то и дело принимал щекотливый характер. – Свобода?!– говорил один.– Русскому человеку только дай свободу! Первым делом тещу зарежет!.. Я спросил: – За что Мишу Хейфеца посадили? Другие за границей печатаются, и ничего. А Хейфец даже не опубликовал свою работу- – И зря не опубликовал.– сказал второй.– Тогда не посадили бы. А так – кому он нужен?.. – Сахаров рассуждает, как наивный младенец,– говорил третий,– его идеи бесплодны. Вроде бы грамотно изложено, с единственной поправкой. То, что рекомендует Сахаров, возможно при одном условии. Если будет арестовано Политбюро Цека… – Запросто,– сказал Валерий Грубин. – Нам пора ехать,– говорю.– спасибо. Мы собрали вещи. Бобров попрощался с Глашей. Его жена Фили (настоящее имя забыл) даже тихонько поплакала. Мы вышли на дорогу. Ребята из органов толпились на крыльце. – Заходите,– сказал один,– у нас бесподобный музей. Не для широкой публики, конечно, Но я устрою. Координаты, телефон – я дал. – И вы приходите,– говорю. – Только с ордером,– добавил Грубин. Чекист посмотрел на моего друга внимательно и говорит: – Ордер не проблема… Мы попрощались и зашагали вдоль реки. Глаша бежала рядом, не оглядываясь. – Интересно, – говорю,– что у них в музее хранится? – Черт его знает,– ответил Грубин,– может, ногти Бухарина?.. Года через два я переехал в Таллинн. Глаша была со мной. Вскоре совершила очередной подвиг. Меня послали в командировку на острова. Собаку я отдал на это время друзьям. Жили они в квартире с печным отоплением. Как-то раз затопили печи. Раньше времени закрыли трубу. Вся семья уснула. В квартире запахло угарным газом. Все спали. Но проснулась Глаша и действовала разумно. Подошла к хозяйскому ложу и стащила одеяло. Хозяин запустил в нее шлепанцем, одеяло поправил. Глаша вновь его стащила и при этом залаяла. Наконец двуногие сообразили, что происходит. Распахнули двери, выбежали на улицу. Хозяин повалился в сугроб. Глашу долго пошатывало и тошнило. Днем ей принесли из буфета ЦК четыреста граммов шейной вырезки. Случай уникальный. Может быть, впервые партийные льготы коснулись достойного объекта… В Таллинне я стал подумывать о Глашином замужестве. Позвонил знакомому кинологу. Он дал несколько адресов и телефонов. Аристократическая генеалогия моей собаки побуждала к некоторой разборчивости. Я остановился на кобельке по имени Резо. Грузинское имя предвещало телесную силу и буйство эмоций. Тем более что владелицей Резо оказалась журналистка из соседней эстонской газеты – миловидная Анечка Паю. Любовный акт должен был состояться на пустыре возле ипподрома. Резо выглядел прекрасно. Это был рыжеватый крепыш с нахальными глазами. Он нервно вибрировал и тихонько скулил. Аня пришла в короткой дубленке и лакированных сапогах. Залюбовалась моей собакой. Воскликнула: – Какая прелесть! Добавив: – Только очень худенькая… Как будто усомнилась, возможен ли хозяйству прок от такой невестки. – Сейчас это модно,– говорю. Аня полемично шевельнула округлым бедром. Мы обменялись документами. Родословная у Глаши, повторяю, была куда эффектнее, чем у моего друга Володи Трубецкого. Документы Резо тоже оказались в порядке. – Ну что ж,– вздохнула Аня и отстегнула поводок. Я тоже отпустил Глафиру. Был солнечный зимний день. На снегу лежали розоватые тени. Резо, почувствовав свободу, несколько обезумел. С лаем отмахал три широких круга. Глаша наблюдала за ним с вялым интересом. Побегав. Резо опрокинулся в снег. Видимо, захотел охладить свой пыл. Или показать, каких трудов ему стоит удержаться от безрассудства. Затем отряхнулся и подбежал к нам. Глаша насторожилась и подняла хвостик. Кобелек, хищно приглядываясь, обошел ее несколько раз. Он как будто увеличился в размерах. Он что-то настоятельно бормотал. Мне показалось, что я расслышал: – Вай, какая дэвушка! Стройная, как чинара. Юная, как заря… Ресторан пойдем. Шашлык будем кушать. Хванчкара будем пить… Глашин хвостик призывно вздрагивал. Она шагнула к Резо, задев его плечом. И тут случилось неожиданное. Визгливо тявкнув, кобелек рванулся прочь. Затем прижался к лакированным сапогам хозяйки. Глаша брезгливо отвернулась. Резо дрожал и повизгивал. – Ну что ты?! Что ты?!– успокаивала его Аня.– Ну. будь же мужчиной! Но Резо лишь повизгивал и дрожал. Он был темпераментным импотентом, этот развязный кацо. Тип, довольно распространенный среди немолодых кавказцев. Анечке было неловко за своего воспитанника. Она вроде бы даже захотела чем-то компенсировать его неуспех. Прощаясь со мной, шепнула: – Калью улетает в Минск на семинар. Я позвоню тебе в конце недели. Аня. действительно, позвонила, но грубая Татьяна обругала ее матом… Когда меня увольняли из редакции. Аня вызвалась писать фельетон для эстонской газеты. Даже название придумала – "Сквозь темные очки". В том смысле, что я клеветник и очернитель. |