Онлайн книга «Игра слов»
|
Ага. Не шучу. Так оно и было. Ничего смешного… …Надо сказать, что водку в ту пору прекрасную молодые русские поэты пили мало и редко. Не верите? А зря… Зачем ее, простите, пить, когда вокруг так много куда более дешевого и вкусного портвешка продается? А мы, хоть и словесники, – но и в арифметике тоже немного смыслим. В смысле, – считать умеем. А портвешком, кстати, – уж нахлобучит, так нахлобучит… Но в тот раз нам как раз – простите за невольный каламбур – как раз с портвейном-то и не повезло. Не было его, миленького и любименького. Вот и пришлось закупать горькую, как сама жизнь, и вызывающую при употреблении точно такой же рвотный эффект «андроповку». И какой-то колбасы типа «собачья радость» вместо привычного сыра с печеньем. Игорь, правда, чтоб немного сгладить разницу во впечатлениях, прикупил в Елисеевском грамм двести ароматной молотой «арабики»: турка у Галки в наличии имелась, а варка кофе Афониным искренне почиталась, даже была для него – священна. У меня вообще было ощущение, что эта процедура у него на третьем месте стояла: после стихов и женщин. А может – и на втором. Игра в слова давно уже стала для него судьбою, а женщины – так, приятным к ней дополнением, не более того. Такой уж он был человек, что поделаешь. Тогда был. Сейчас – не знаю. Увы… …Ну да ладно. Вопрос «куда ехать», естественно, не стоял. Само собой – к Галке. Еще на прошлой неделе договаривались… …С самого начала все не так пошло. Да еще и водка эта дурацкая. Вот и договорились до общественно-политического строя. Срамотища… …Надо сказать, что на закате советской империи, что бы сейчас ни говорили о своем героическом прошлом «кухонные бойцы» той счастливой эпохи, диссидентом было быть модно и достаточно безопасно. Если не переходить определенную грань, разумеется. А так, анекдоты «про дорогого Леонида Ильича» рассказывало и слушало столько народу, включая и номенклатурных работников, что вполне могло хватить не на одну стройку века. Просто – они были никому не нужны. Ни стройки, ни, простите, рассказчики. Нет, самых-то буйных и сумасшедших, разумеется, – изолировали любым удобным образом. Предпочитая все-таки гуманно высылать из страны, к чему многие из этих людей, не скрываясь, и стремились. Но вот остальные… …Власть, судя по предпринимаемым ею шагам, даже футбольных фанатов больше опасалась: те, пусть и не обремененные подходящей по случаю антисоветской идеологией, были способны хоть на какие-то активные действия. А диссидентам по умолчанию было предложено тихо сдохнуть самим, без постороннего вмешательства. Под звон бутылок с портвейном, тихое потрескивание настроенных на «Голос Америки» спидол и шаманские завывания о либеральных ценностях и величии их несгибаемых носителей. В собственном интеллектуальном дерьме, на насквозь прокуренных кухнях, о «задушевных беседах» на которых они до сих пор ностальгируют. На этих кухнях почему-то пахло кошками и совсем чуть-чуть – дурно почищенным мусоропроводом. Но мне хватало. «Запах затхл, и восток – не восторг, что мне делать с аллергией на запахи», – писал мудрый и от этого вечно грустный экстрасенс Меламедов. Ну, а накладываясь на и без того душную атмосферу бледно-поганочного литературного андеграунда, сия модная интеллигентская шняга давала такой поразительный эффект, что нормальному человеку в одном помещении с этими сумасшедшими находиться становилось решительно невозможно: немедленно хотелось самого что ни на есть обыкновенного глотка свежего воздуха. Пусть даже и московского, неприемлемым образом загазованного. Словом, диссидентом мне быть не хотелось – и не довелось – в те годы чисто по эстетическим соображениям: глядя на заросшие бородами вдохновенно-шизофренические лица, вынужденно обоняя запах давно не мытых тел (вот почему, сука, если ты диссидент, то тебе тупо не положено мыться?!), меньше всего мечталось о том, чтобы быть на эти человекоподобные существа хоть в чем-то похожим. Не годился я на роль борца с кровавым режимом. Ну – совсем не годился. Еще меньше подходил на эту роль Игорь Афонин: щеголеватый и вполне благополучный в своем шикарном длинном кожаном плаще. Талантливый молодой кандидат каких-то сложных наук, член той самой партии, – он просто не врубался, с какого хрена должен ненавидеть государство, не сделавшее лично ему пока что ничего плохого. И дело тут вовсе не в конформизме. Хотя, как я позднее догадался, самыми убежденными нонконформистами становятся либо потерпевшие очередную неудачу лузеры, либо люди, почуявшие в нонконформизме выгодный для их текущих целей тренд, который можно потом вполне себе благополучно конвертировать в куда более вечные ценности. Видал я, знаете ли, таких «бывших хиппи», слепивших из этой своей «бывшести» неплохое состояние. Дети-цветы, ага. Только кто-то из цветочков веночки плетет да на лужке с коровьей грацией подтанцовывает, а кто-то эти самые цветочки в охапку – да и на рынок. Не пропадать же добру. Ну, а Галка… Она не была москвичкой, приехала откуда-то из Сибири поступать, не поступила, вот и пристроилась прибирать и подметать, так тогда многие делали. А что? На еду и прочие простейшие потребности хватает, а времени свободного – хоть обпользуйся. Твори, выдумывай, пробуй. Вот только нам, выныривавшим из прокуренной до бледной синевы атмосферы окололитературных тусовок, всегда было куда возвращаться. У каждого из нас был дом, пусть и плохо устроенный. Были нормальные друзья, пропускающие мимо ушей ту вдохновенную хрень, которую мы время от времени несли. У меня – так еще проще: сточишь в фанатских разборках кулаки до такого состояния, что и шариковую ручку-то хрен подымешь. Почувствуешь, что такое настоящая, а не придуманная боль, когда кто-то из вражин тебя фейсом по хреново оштукатуренной стенке повозит: считай, – получил прививку от ненужных мозговых вывихов. Можно снова погружаться: писать стихи и слушать старших товарищей по цеху. Галке возвращаться было – элементарно некуда. В страшную ночь погоди обо мне убиваться. |