Онлайн книга «Покаяние пророков»
|
Вавила что-то вспомнила, задумалась, взяла цветы с колен, полюбовалась, прижала к лицу. — Розы… Помню, Ты мне дарил. Только те белые были. И надолго замолчала, опустив глаза… Темно-синее платье из домотканого полотна было с высоким и глухим стоячим воротом, скрывавшим шею, и по нему к груди и плечам растекался вышитый замысловатый узор — что-то вроде арабского орнамента, наверняка срисованного с книжных заставок. Космач ощутил желание прикоснуться к ней, тронуть влажные волосы на плече, руку, но она угадала его чувства, смутилась еще больше. — Что так смотришь, Юрий Николаевич? — впервые назвала его настоящим именем. — Отвык от тебя, боярышня. — Он отодвинулся подальше вместе с табуретом. — Давай-ка пировать! Сейчас я поставлю варить пельмени, и мы с тобой выпьем за встречу! Скоро утро на дворе, а мы сидим… — Ой, да что ты говоришь-то, Ярий Николаевич? — устрашилась. — И не думай даже! Зелья в рот не возьму! — Это шампанское… — Лучше фрукты поем! Да вот еще маслины… Вкусы у нее были неожиданные для староверки-скитницы и оригинальные. Если кто-то из странников заходил к Космачу, тот обязательно посылал Вавиле баночку маслин. Она ела их по одной ягодке в день, растягивая удовольствие, а косточки садила в землю или горшочки, пытаясь вырастить оливковое дерево… Космач вскипятил на плитке воду, засыпал пельмени, и когда вернулся, боярышня с детской непосредственностью играла гроздью винограда. — А ты давно ли здесь живешь? — спросила невзначай. — Седьмой год пошел… — Значит, Наталья Сергеевна с тобой из города не пошла? — Опять ты за свое, Вавила Иринеевна! — шутливо заругался он. — Я тебе много раз говорил, она мне не жена. Мы вместе работали. Непонятно было, удовлетворил ее такой ответ или просто решила уйти от неприятного ему разговора. — Росли бы у нас такие сладкие ягоды, — сказала с неожиданной грустью, рассматривая виноград. — А то все клюква да брусника, как ни морозь, все горько. И цветы такие не цветут… Все у тебя так красиво! Виноград какой, а маслины так и есть-то жалко. Спохватилась, что много говорит пустого, достала и подала скомканную бумажку. — Анкудин… С Красного Увала послал. Для лодки ему надо. На клочке газеты была нарисована дейдвудная труба с редуктором от лодочного мотора «Вихрь». — Ладно, куплю ему запчасть, — пообещал Космач. — Но с кем послать? — Унесу, — бездумно обронила она. — Знаешь, сколько эта штука весит? Вавила промолчала, глядя в пол. От златотканого кокошника алое лицо ее золотилось и напоминало иконописный лик. — И это ведь не один заказ. — Космач подталкивал ее к деловому разговору — отвлечь хотел и думал: может, хотя бы намеком обмолвится, что погнало ее в такую дорогу. — Еще Филумен с Урмана кланяться велел и патронов просил. К винтовке. Триста в аккурат… — Вот, еще шесть килограммов… — Феофания Сорока тоже кланяется. Ей сковородку надо. Кто-то сказал, есть такие сковородки, к которым не пригорает. Но даром ей сковорода, на голову ослабла… — Скажи-ка мне, боярышня… Сам Сорока письма с тобой не прислал? — На словах велел передать… В Стрежевой старице бочки засмоленные утоплены. Да не поднять никак, замыло, и больно глубоко, до семи сажен будет. И еще есть бочки в Варварином озере, которые зимой со льда можно достать воротом, ежели летом нырнуть да веревки привязать. Ну и на Сон-реке возле Красного Яра. Токмо там известно что. — Она перекрестилась. — Мумы египетские, старцы покойные. Сонорецкие старцы, жившие монастырским братством, хоронили своих умерших способом невиданным и, в представлении других старообрядцев, поганым и антихристовым: еще теплое тело покойного садили в бочку и заливали свежим, а если зимой, то разогретым медом. Через три дня мед сливали в специальную яму и закапывали, а мертвеца заливали новым. Таких операций производили до восьми, в зависимости от роста и полноты, постепенно превращая тело в мумию. После чего бочку наполняли в последний раз, закупоривали, засмаливали в несколько слоев, обматывая холстом, и погружали на дно реки в самом глубоком и тайном месте. А говорили так: когда на земле наступит такое время, что и Сон-река высохнет, то старцы встанут. И горе тому, кто поднимет хоть одну бочку со дна и выпустит муму раньше срока. — А еще Адриан Филатович просил… Бусы янтарные. — Это зачем ему бусы? — Дочка у него, младшая, зобом заболела. Сказали, будто помогает. — Что же не сведет к сонорецким старцам? Полечили бы… — Говорит, они птицам молятся да солнышку кланяются. Еретики и бесермене… — Ты же знаешь, это не так. — Да знаю… Она снова осеклась, случайно выболтав сокровенное. — И бусы найдем… Ну а сколько времени шла-то? — осторожно спросил Космач. — А на Федора Стратилата побежала, так получается, двадцать девять дней. Три пары лыж исшоркала до Северного. Не ходом шла, отдыхала. Зимовья по тропе еще стоят, хоть и неказистые, да не порушились. Натоплю камелек, нагрею воды, вымоюсь вся да и сплю себе… Две ночи лишь в снегу ночевала, какие-то люди избушки заняли, следы видела. Должно, охотники иль беглые. Это уж возле Аргабача… — Неужели и в Аргабаче странников не принимают? — Как не принимают? — изумилась Вавила. — Там есть наши. Правда, многие в бегах. Я и в баньке напарилась уж по настоящему, и на перинке поспала. Авксентий Зыков сам вызывался, заодно, говорит, и Юрия Николаевича повидаю… Да что уж я, триста верст не пробегу до Северного, коли больше пробежала? Там у них заветный камень стоит, Клестианом Алфеевичем намеленный. Так я забралась на него, помолилась о дороге, путь мне и открылся. Другие лыжи взяла и так ходко пошла, что за седьмицу прискочила. Снег добрый был, не теплел, так я раз толкнусь и будто на крыльях!.. Она пригасила в себе восторг, словно в лампе свет убавила, но через мгновение что-то вспомнила, снова рассмеялась. — В Северном пришла на автобус, там паспорта не спрашивают… Хотела билет купить, деньги подаю… А мне говорят, старые деньги! Давно уж не годятся! — Обманули тебя заобские, боярышня… — Да как обманули? Ни!.. Должно, и сами того не знают. Им за клюкву такие дают! Мужики с самоходки! — Как же ты без билета приехала? — любуясь Вавилой, спросил он. — Сейчас даром не возят. Странница улыбнулась с детской хитрецой. |