Онлайн книга «Ужасные невинные»
|
– Кот-то чем виноват? – Он тоже лижет ей жопу. Ей. Писаке. Билли не все знает о котах. Или – у разных писак и коты разные? Скорее всего. – Знаешь, милая… Ты, похоже, психопатка. – Психопатка, – весело соглашается Лягушонок. – Но и это еще не все. – Что еще? – Я клептоманка. Извращенка. Бо-ольшая любительница групповухи. Обожаю припизднуть от случая к случаю. – Я сразу понял. – Но самое главное… Самое главное – я настоящая русская. Скажешь нет? Русская. Лягушонок, эта зачумленная полукровка, так хочет быть русской, что готова выпрыгнуть из штанов, из кроссовок, из дома, из города, из страны; для того чтобы стать русской, все средства хороши. Своруй паспорт, засади в каталажку первого попавшегося лоха, издевайся над матерью, издевайся над котом, обзывай папашу мудаком (большего он, карликовый швед, не заслуживает), не мойся сутками, устрой в комнате бомжатник, слушай до одури рок-див из провинциальной Уфы, втирай очки про групповуху, приставай ко взрослым мужикам с непристойными предложениями – и тогда тебе обломится великое счастье: быть русской. Лягушонок еще хуже, чем все румыны и поляки, чем бундеса, пригревшие Билли, чем антикварная грымза из самолета. Быть русской означает – быть психопаткой, так написано на евангельских скрижалях Лягушонка. Да и плевать, переписывать скрижали, перелопачивать навоз в голове соплячки я не собираюсь. Себе дороже. – …Скажешь нет, Дэн? – А ты, случаем, героин не потребляешь? – Могу и героин. За компанию. – Лихо! – Что, правда? – Лягушонок едва не лопается от гордости. – Ты настоящая русская. – Дэн… Дэн…Ты потрясный! Даже если бы я предложил ей перепихнуться или обнести супермаркет – даже это не вызвало бы у Лягушонка большего прилива чувств. Она уже не жмется к крышке унитаза, она садится на край ванны, ровно в том самом месте, где еще несколько минут назад сидел Муки: шампуню и душу для геля по-прежнему ничего не угрожает. В Лягушонке нет ничего египетского, разве что ступня (та, что без кроссовки), разве что – пятка: голая, чистая, розовая шведская пятка. – Помыть тебе голову? – спрашивает Лягушонок. – Не стоит. – А спинку потереть? – Не стоит. – А если… если я к тебе присоединюсь? – Я тебя утоплю. – Смешно. Ха-ха. Надо бы было напустить в ванну побольше пены, запоздало думаю я. С места, где сидит Лягушонок, должно хорошо просматриваться мое тело. Все его анатомические подробности, Лягушонок пожирает их глазами. Во взгляде Лягушонка застыли любопытство и восторг первооткрывателя, исследователя саванн, горных массивов, флоры и фауны Патагонии, циклонов, торнадо. Никого у нее не было, никогда; презервативы, купленные в аптеке, – всего лишь деталь имиджа, не больше, функциональной нагрузки они не несут. Анна Брейнсдофер-Пайпер может быть абсолютно спокойна за свою дочь. – Какой ты красивый, Дэн! – Ты находишь? – В жизни не видела таких красивый парней. С таким красивым… Я жду от соплячки самых циничных и наглых оценок: гораздо более циничных и наглых, чем реклама пива «Стелла Артуа», чем реклама кроссовок «Reebok», чем реклама косметики «MaxFactor» – ведь до сих пор в выражениях она не стеснялась. Но, как ни странно, соплячка проявляет недюжинное монашеское целомудрие, даже слово «член» ей не пропихнуть, не говоря уже о выражениях позабористее. – Красивым чем?.. – Ну… Ты же сам понимаешь. Нуда. Я – понимаю. Во мне и правда нет никаких видимых изъянов; пусть я не модель, но назвать меня уродом язык не повернется. Так почему бы Ей не полюбить меня, не соплячке - Ти-на-тин?.. – Значит, я тебе нравлюсь? – Очень. От легкого смущения, если оно и было, не осталось следа. Да и чего бы мне стесняться? Кого? Кому придет в голову краснеть и прикрывать пах при виде лилий, кувшинок, болотной осоки, растрескавшихся от зноя камней, речного ила, водомерок, стрекоз, почти касающихся крыльями воды; при виде лягушонка. Деталь пейзажа – Лягушонок не более чем деталь пейзажа. К тому же не самая симпатичная. – У тебя есть девушка? – спрашивает Лягушонок. – Есть. – А как ее зовут? – Тинатин. Лягушонка едва не плющит от приступа свежеиспеченной ревности. И все же она находит в себе силы спросить: – Странное имя. Твоя девушка – русская? – Русская? Да, пожалуй. Я и понятия не имею, русская ли Тинатин. Со мной она разговаривала без всякого акцента, но я не удивился бы, встретив ее во франкфуртском аэропорту, у стойки регистрации на транзитный рейс «Абердин – Макао». Совсем бы не удивился. Хотя русские видны всегда. О Тинатин этого не скажешь, она могла быть парижанкой, живущей в Сан-Франциско, или новозеландкой, путешествующей по Индонезии, или гречанкой, спускающей деньги в монакских казино. Она могла быть кем угодно, но больше всего похожа… похожа… на рекламный плакат. Эта мысль посещает меня только сейчас – рекламный плакат. Обычные товары и услуги слишком мелки для Тинатин, слишком прозаичны, но ЖИЗНЬ КАК ТОВАР – это бы подошло. Жизнь – роман, жизнь – дерьмо, жизнь – босанова, почему нет? Жизнь как вдох, жизнь как выдох, как езда на бешеной скорости, как покусывание веточки орешника; жизнь – как жизнь, жизнь – как смерть, да мало ли что еще можно придумать о жизни? Есть еще странное слово фаду, его значения я не знаю, и потому оно подходит Тинатин больше всего. – …Только она не психопатка. Не извращенка и не любительница группового секса. – И не клептоманка? – Нет. Я не могу поручиться ни за одно из своих высказываний. – А как она относится к Земфире? – Никак. – И… И ты ее любишь? – Очень. Безумно. Страшно. До потери пульса. С ума по ней схожу. Лягушонок запускает в меня гелем для душа. Тренировки на Муки напрасно не прошли, и мне пришлось бы туго, но реакция меня не подводит. Я, как заправский ватерполист, наполовину выскакиваю из воды, перехватываю летящий прямо мне в голову гель и отправляю его обратно. Есть! Тяжелый пластик попадает Лягушонку прямо в физиономию, из носа фонтаном брызжет кровь, картина не из приятных. Кровь действует на соплячку отрезвляюще. Она не визжит, подобно Муки, она переносит боль молча. |