Онлайн книга «Десантура-1942. В ледяном аду»
|
Тарасов неодобрительно покачал головой. А Мачихин опять положил ему руку на плечо: – Ты, лейтенант, не «вроде» должен знать, а точно! Как же ты жене своей объяснять будешь – где и с кем задержался? Тоже – «Вроде я тут с ребятами засиделся…» Так? – Товарищ комиссар! Вы за нашу семейную жизнь не волнуйтесь! – вступила в разговор Наталья. – Ваша семейная жизнь в тылу у немцев, это моя жизнь! Понятно? – прикрикнул на них Тарасов. Мачихин снова чуть сжал его плечо. А из-за другого плеча выскочил адъютант Михайлов: – Как просили, товарищ подполковник, вот печать бригады, вот бланки… – Хххе, – опять качнул головой Тарасов. И, чуть присев и положив на колено серый лист бумаги, что-то зачеркал на нем карандашом. Потом дыхнул на печать и смачно шлепнул по бланку. – Первый раз, блин, женю… – ухмыльнулся он. – Что тут говорить-то надо, а комиссар? – повернулся он к Мачихину. Тот по-доброму улыбнулся: – Ты женат-то, а не я… Тарасов улыбчиво повернулся к новобрачным: – Объявляю вас мужем и женой, в общем! Документ вот, а в книжках красноармейских мы дома штампы поставим. Как вернемся. Договорились? – Так точно, товарищ подполковник! – А голоса-то у Наташи с Митей дрожали… – Шагайте по подразделениям. Трехдневный отпуск получите за линией фронта. – Николай Ефимович… – укоризненно протянул Мачихин. – Ну, нельзя же так… – Не понял, товарищ комиссар? – развернулся Тарасов к Мачихину. Вместо ответа тот махнул рукой адъютанту. Тот протянул комбригу вещмешок. Тарасов засмеялся от неожиданности: – Вот я старый пень. Забыл совсем…. Держите подарки, ребята! Кузнечик смущенно взял из рук командира бригады худой мешок. – Удачи вам. И детишек нарожайте после войны! Лады? Пойдем, комиссар! Скрипя мокрым мартовским снегом, командир и комиссар бригады удалились в подлесник. – Комиссар, собери-ка политработников. Пусть объявят по бригаде, что свадьбу играем сегодня. – Понял тебя, командир, сделаем… * * * А Наташка по неистребимому своему женскому любопытству сунула нос в вещмешок. – Митька! Живем! В мешке оказалась буханка хлеба, банка каких-то консервов и фляжка с чем-то булькающим… Свадебный подарок – это самое дорогое, что есть у тебя сегодня. Это была последняя буханка хлеба, последний спирт и последняя трофейная тушенка. Если, конечно, не считать госпитальные запасы. Их, как говорят в Одессе, еще есть. Еще… Тарасов надеялся, что завтра это «еще» считать не будет. А Митя-Кузнечик и Наташа Довгаль надеялись, что завтра не наступит никогда… – Увидимся послезавтра? – сказала она ему. – Конечно, – ответил он. – Хлеб раненым… – Да, мой хороший… И они стали целовать друг друга. Первый раз на виду у всех. Вещмешок упал на грязный снег… – Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант, – похлопал Кузнечика по плечу сержант Заборских. Тот оглянулся: – Отстань, сержант! Не видишь? Мы женимся! – Вижу… – хмыкнул Заборских. – У нас вам подарок есть. Пойдемте, а? Подарком оказалась землянка. Самая настоящая. Пока лейтенант с Наташей ходили к комбригу, бойцы, оказывается, вырыли на крохотном пригорочке узкую яму. На самое дно – глинистое и мокрое – набросали полушубков, собранных с убитых в последнем бою. Завалили их сосновым, духовитым лапником. Он мягче елового и не такой колючий. Сверху жердями устроили тонкий настил. Укрыли его длиннополыми немецкими шинелями. Соблюли маскировку – забросав их прошлогодней мокрой листвой. Правда, лаз получился узкий. По одному только пробраться можно. – Извините, товарищ лейтенант, но самое высокое место тут, чтоб не мокро было ночевать, – как обычно хмуро, без тени улыбки сказал сержант. Наташа почему-то резко отвернулась. И покраснела… Лейтенант закусил губу. Потом, чуть поколебавшись, протянул вещмешок сержанту: – Раздели фляжку по взводу. Хлеб и тушенку в госпиталь передай. Сержант удивленно посмотрел на лейтенанта: – Откуда? – Оттуда! – сглотнул слюну лейтенант. – Дурак ты, лейтенант! – Заборских резко развернулся и почавкал по мартовскому снегу к взводу. Кузнечик так и остался стоять с вытянутой рукой. Он попытался что-то сказать, но не успел. Наташа приобняла его сзади: – Вот и наш первый дом, да? – Что? – Хорошие у тебя ребята… Пойдем домой! Не послезавтра, сейчас. Пойдем? Митя повернулся к ней. Прижался, уткнувшись в теплые, пахнущие молоком и хлебом волосы… – Пойдем, хорошая моя! И засмеялся: – Три дня увольнительных положено! Свадьба же! Она улыбнулась, взяла его за руку и молча повела в земляночку. Первой забралась она, скрываясь от любопытных, завидующих по-доброму и почему-то грустных солдатских взглядов. Олешко все же заметил, что взвод его, уже ставший по численности отделением, скрылся за деревьями. И, просунув в лаз мешок с продуктами, полез внутрь. Укрылись они его полушубком. На ноги бросили ее шинельку. Простынью стал чей-то изорванный маскхалат. А демянские леса укутывала черным снегом ночь. И где-то ангелы взлетали на боевое задание… – А я помню тебя… – шепнула она ему, когда они, перестав ворочаться, улеглись лицами друг к другу. – Увидела и сразу-сразу влюбилась. – Прямо так и сразу? – беззвучно засмеялся лейтенант Олешко. – Прямо так и сразу. И бесповоротно. И навсегда, – она осторожно коснулась мягкими губами его колючего подбородка. – Колючий мой… Как хорошо, что ты колючий! – Почему?! – удивился он, слегка отпрянув от ее лица. – Не знаю… Нравится твоя щетина… – Глупышка моя… – Ага! Твоя! Поцелуй меня! Крепко-прекрепко! – Она закрыла глаза и подставила ему губы. Осторожно, словно касаясь хрустальной драгоценности, Кузнечик прижался к ней. – Крепче! – выдохнула Наташа. Вместо ответа он расстегнул дрожащей рукой верхний крючок гимнастерки. Толком они не умели целоваться. Первый поцелуй он как первый выстрел. Всегда в молоко… Они вообще ничего не умели. Но любовь и война – быстрые учителя. |