Онлайн книга «Мы погибнем вчера [= Меня нашли в воронке ]»
|
– Ширшиблев! – заорал кто-то на улице. – Где тебя черт носит? – Дороги, товарищ лейтенант… Танками все разбито, еле тащился. – Дороги у него… У всех дороги! – плащ-палатка, навешенная на дверь распахнулась, впустив холодный воздух: – Эй, партизаны, подъем! Дольше всех будили девчонок. Просыпаться они никак не желали. Встали только после угрозы Ежова облить их водой. Метрах в трехстах от землянки их ждала полуторка, заляпанная грязью по крышу с двумя бойцами в кузове. Возле машины стоял какой-то старший лейтенант и ругался на бойцов: – Да будьте вы людьми! У меня раненых пол-батальона, машин нет, хотя б троих в полк заберите. – Не положено… – лениво процедил один боец. – Велено только окруженцев вывезти… – А… комбат… тут уже? – Да уговариваю этих храпоидолов раненых забрать. А они ни в какую. Приказ, говорят, долдоны, твою мать… – Эй! бойцы, у партизан тоже двое раненых, – крикнул Костяев. – Велено всех забирать. Тащите… Таругина притащили в бессознательном состоянии. Валера допрыгал сам на костыле. – Осколок у него между лопаткой и ребрами застрял. Операцию надо делать, – буркнул сердитый Валера, когда танкиста осторожно грузили в кузов. – Так и так в тыл… – Сам-то как? – Жив, чего мне. В кузов заглянул водитель со смешной фамилией Ширшиблев: – Раненых в дороге держите. Растрясет к фигам… Под Таругина сгребли все солому, которая была в кузове. Сами устроились на мешках, шинелях и телогрейках. Дорога и впрямь была ужасная. Машина на каждой ухабине накренялась так, что казалось еще чуть-чуть и все вывалятся в грязь. В паре мест пришлось вылезти и толкнуть засевший по средину колес грузовик. И потому девять километров до штаба полка они добирались аж целый час. Зато по прибытии их сразу же накормили горячим кулешом и разместили в каком-то сарае с сеном. Правда, заставили почему-то сдать оружие. И поставили часового у дверей. А раненых Валерку и Олега унесли в полковой госпиталь. Самое удивительное, что дали выспаться. Подняли, когда солнце уже стояло в зените. Дверь открылась и часовой сказал: – Которые тут из плена бежали? Встал политрук Долгих. – За мной… – А куда меня? – Узнаешь… Его привели в большой деревенский дом, в светлую, совсем недавно побеленную комнату. Из мебели был только стол и два табурета. За столом сидел рослый старлей НКВД. – Проходите, гражданин предатель! – Почему это я предатель? – возмутился Долгих. – А кто вы? – флегматично разглядывал ногти старлей. – Младший политрук Долгих Дмитрий! – Да что ты говоришь! – удивился энкаведешник. – Политрук, да еще и младший! – Ну да… Между прочим, бежал из плена, оружие раздобыл, с боем через линию фронта перешел! – Молодец… – протянул старлей. – Ай, молодец! Надо тебе медаль дать. А где твои документы, младший политрук? А то оформлять наградной лист не с руки без документов-то… Долгих сник: – Потерял я… В лесу. Не помню где… – Ах, потерял… И знаки различия потерял, да? – Я это… – Что это? Немцы расстреливают всех комиссаров и политруков. Это ты знаешь. Вот и сорвал с себя знаки и документы разорвал и выбросил. Так? – Страшно было, товарищ старший лейтенант… – Гражданин. – Что? – Гражданин старший лейтенант. – Простите, гражданин старший лейтенант… – почти шепотом ответил Долгих. – А, может быть, ты немцам сдался сам? Перешел на сторону врага, а они тебя подучили и к нам с заданием? – Что, вы, гражданин… – Какое задание? – рявкнул на него старлей. – Быстро! Имена, явки, пароли! Долгих сглотнул слюну, вдруг ставшую тягучей… – Я не предатель, я трус, но не предатель. Я сам бежал, когда партизаны напали… – Из трусов, гражданин Долгих, и получаются предатели. Но я тебе почему-то верю. Вечером трибунал твое дело рассмотрит и – по законам военного времени… – Что? – помертвел Долгих. – Расстрел, что ж еще-то… Впрочем, если сдашь мне немецкую агентуру – будешь жить. – Нету никакой агентуры, тов… гражданин старший лейтенант. Честное слово, нету! Сталиным клянусь! – Ишь ты… Сталина он вспомнил. А когда в плен драпал, вспоминал его? Или трясущимися руками звезду с рукава сдирал? – Ничего я не сдирал. Меня под Ватолино немцы, разведка их утащила, я боевое охранение проверял. А обмундирование свое я в землянке оставил, чтоб не испачкать. Старое одел. Обычное. Красноармейскую форму… – Проверим. Какая часть, ты говорил, я записать не успел? – Я не говорил… – Так говори. – Двадцатая стрелковая бригада Третьей ударной армии… – Проверим. Эй! Как тебя… Сердюк! Уведи арестованного и посади в отдельный погреб. До вечера. А там посмотрим. И следующего из пленных веди. – Товарищ старший лейтенант. А пленные закончились. – В смысле закончились? – Ну есть один, но тяжело раненый… – С ним потом. А что остальные? – А остальные партизаны из местных. – Тогда веди командира. – Есть! – Стоять! Этого… Долгих… Раздень догола. И всю одежду принеси сюда. Смотреть будем. – И исподнее что ли? – И его тоже. Дай ему… Шинельку какую-нибудь. На время… И веди командира партизанского! Пока допрашивали политрука, в сарае шло бурное обсуждение. Обговаривали план, который родился позапрошлой ночью у Леонидыча. Девчонки оставались сами собой, только не трындели, что, мол, из будущего. Инвалидности еще не хватало… Подруги, приехали Кирьяна Васильевича навестить в июне сорок первого. Потом так выбраться и не смогли. А Рита деду внучкой будет. Все документы сгорели в избе, когда каратели деревни жгли. Вот с мужиками сложнее… Пойди, объясни – почему здоровые парни призывного возраста и не в армии? Решили так… Все трое из того же Демянска. Леонидыча вообще не призывали с его-то возрастом… А Ежа и Вини не успели. – Ага, не успели… Нам с Лехой, между прочим, по двадцать два. Мы перед войной должны отслужить были… |