Онлайн книга «Богиня прайм-тайма»
|
Какая охрана, о чем он?! Малышева говорила – охрана, и теперь этот тоже толкует ей про охрану! Никто и никогда ее не охранял, только на больших стадионных концертах, которые она вела и на которых всем хотелось непременно взять у нее автограф. Она боялась толпы и всегда просила кого-то из знакомых ребят-охранников сопровождать ее. Они сопровождали, и их профессионализм и уверенность всегда успокаивали и прикрывали ее, а так, в обычной жизни зачем ей охрана?! То есть до недавнего времени ей это было не нужно. А сейчас что? – Я тебя провожу, – очень решительно сказал Ники, и Алине опять стало смешно от его решительности – как будто предложение делал! – Одна не уезжай. – Мне нужно Даше позвонить. – Алина, ты меня слышишь? – Слышу. – Что ты слышишь? – Ничего, – буркнула она. – Открой дверь, пожалуйста! Ники еще раз напоследок оглядел комнату и повернул ключ. В дверь сунулась голова режиссера, словно тот стоял с той стороны и ждал, когда откроют. – Алина, Зданович просил передать, что ждет твоего звонка, как только ты освободишься! И телефон тут же грянул, будто Зданович сидел непосредственно в нем и ждал. И мобильный зазвонил под бумагами. – Алин, перезвонишь Здановичу? – Да, я поняла. Она раскопала на столе мобильный, приложила его к уху, сунула в рот сигарету и стала искать зажигалку, которая – ясное дело! – пропала. В мобильном кто-то что-то длинно ей говорил, она прижимала трубку плечом, кивала, поддакивала и все искала. Ники думал – найдет или нет? Зажигалка лежала на подставке настольной лампы. – Нет, я думаю, что все и так сложится нормально. Нет, не надо! – Она вытащила сигарету изо рта и сердито сунула ее в пепельницу – что от нее толку, когда зажигалки все равно нет! Ники взял зажигалку с подставки и подал ей. Она рассеянно кивнула и опять сунула в рот сигарету. Ники улыбнулся. Он должен был задать еще только один вопрос, поэтому дождался, когда она закончит. – Ники, простите меня, я очень занята. – Мы опять на “вы”? Она в упор на него посмотрела. – Алина, ты кому-нибудь говорила, во сколько придешь из буфета? – Что я говорила?! – Или записку на двери написала – “Буду в три пятнадцать!”? – Не вешала я записку! Это и был тот самый, главный вопрос, который так его занимал. Выходит, человек, собиравшийся на нее напасть, караулил в комнате. Сколько он мог караулить? Час? Два? А если бы она из буфета домой поехала? Или к Добрынину пошла – председатель славился тем, что любил вызывать к себе ведущих, чтобы “поговорить по душам”?! Дверь была открыта, в кабинет мог зайти любой и обнаружить его вместе с доской, если только правда, что ударили ее именно доской! – То есть ничего не происходило, да? – продолжал допытываться Ники. – Ты выпила свой кофе, съела свою булку и… – Я не ем булок. Я ела салат. – Ты съела салат, поднялась и пошла. Кто-нибудь из наших был в это время в буфете? Может, тебя на лестнице кто обогнал? Или в лифте с тобой ехал? Она задумалась, вспоминая. – Никто не обгонял и не ехал, а народу было полно! Только я не очень смотрела. Мы с Леной Малышевой там повстречались и разговаривали, а потом, когда сообщение пришло, я вернулась сюда. – Какое сообщение? – Да обыкновенное! Что тут с подводками проблемы и чтобы я возвращалась. – Кто его прислал? Она пожала плечами. – Кто-то из редакторов. – Кто именно, Алина? – Да можно посмотреть. Где мой телефон? Мобильник висел у нее на шее. Неизвестно зачем во время разговора она повесила его на себя. Ники пальцем показал куда-то в середину ее груди – жест вышел на редкость неприличным. Сейчас же. Немедленно. Как только за мной закроется дверь кабинета… Что?.. Он позабыл, что именно должен сделать так срочно. Ах да. Позвонить Свете и договориться о романтическом свидании. То есть не Свете, а Лене. Да, точно Лене. Сообщения в памяти телефона не было. * * * Бахрушин долго получал и согласовывал какие-то разрешения и тихо бесился от того, что это происходит так медленно. Все согласования укладывались в рамки “нормального рабочего процесса”, потому что в Кабуле он – обычный журналист, один из многих, и местным начальникам наплевать на него, как и на всех остальных. Было холодно, и низкие рваные тучи цеплялись за серые горы и оставались на них, как пришпиленные. Вниз, на город стекали только облака, но этого было достаточно, чтобы все вокруг выглядело мрачным, словно черно-белым. Ему нечем было заняться, пока не получил разрешений и бумаг, он не мог не то что выехать из города, но даже выйти за переделы гостиничного двора. Колеса многочисленных машин превратили его территорию в непролазное топкое болото, посреди которого всегда горел костер. Бородатые люди в длинных халатах и камуфляже сидели вокруг огня в кружок, говорили так громко и агрессивно, что казалось – вот-вот подерутся! Сердце сильно болело, и нитроглицерин почти не помогал, особенно по ночам. Ольга будет очень сердиться, если узнает, что у него болит сердце. Она всегда на него сердилась, когда он болел, – так волновалась, что не могла с собой справиться. Ольга будет сердиться, а он отшучиваться, и все встанет наконец на свои места. Если только она жива. Если бородатые люди со злыми глазами пока сохранили ей жизнь. Временно. На той самой военной базе, где его жена и Ники Беляев были в последний раз, он оказался только под вечер третьего дня – замученный, усталый и мокрый с головы до ног. Кокча разлилась, и переправа оказалась трудной и продолжительной. Журналисты, приехавшие вместе с ним, моментально растворились в подступающих со стороны гор сумерках. Им надо было успеть хоть что-то снять до наступления темноты, а Бахрушин отправился искать командира. Никто долго не понимал, кто именно ему нужен, или делал вид, что не понимает, – здесь все так обращались с иностранцами, словно те и не люди вовсе, а некое подобие говорящих животных! |