Онлайн книга «Принц Полуночи»
|
Кто же нас сбил? Свои? Или враг? Наша ракета и наш самолет, И как оказалось, знакомый пилот! На белый свет экипаж вылезал, Каждый из них «Тра-та-та-та», — сказал Лишь командир в этот миг промолчал. Воздуха в легкие он набирал. Трепло сделал торжественную паузу. — А теперь послушаем, что сказал командир: — Тра-та-та-та-та-та-та-та-та-та! — Ты ж не механик, а тра-та-та-та! — Тра-та-та-та-та-та-та, вашу мать! — Больше не буду я с вами летать! Громче всех ржал Пендель. Топал ногами, хрюкал, вытирал слезы и снова смеялся: — Знакомый пилот, блин, ну это ж надо! Знакомый! Вот шайтан! — А чего, вполне про нас песня, — заметил, отсмеявшись, Пижон, — у нас в армии долго бардак был. Еще и не такое случалось. Слушай, Трепло, а спой Городницкого чего-нибудь! Трепло спел. Он спел и Городницкого, и Ланцберга, и Кима, и конечно же снова и снова Медведева, коему сам отдавал однозначное предпочтение Потом, утомившись, отдал гитару Лонгу. Тот не силен был петь, зато играл так, что даже Зверь перестал скучать и начал слушать. — О! — заявил Синий, трезвый и поэтому язвительный. — Лонг, тебя заметили. — Кто? — Эжен, весь еще в музыке, повел недоуменно черными очами. — Господин сержант. — Кто ж знал-то, — буркнул Зверь. Глянул на Лонга. — Дело ведь не в консерватории, да? Эжен расцвел, глаза полыхнули не хуже, чем у самого Зверя: — Гитара, — выдохнул он по-французски, — она живет. Поет. Дышит. — Вместе с тобой. — Это Зверь произнес негромко, словно себе самому, но Лонг услышал и быстро закивал: — Да. Как два сердца в такт, в одном ритме. Откуда ты знаешь? Костыль, единственный здесь, кто понимал французскую речь, поежился от любопытных взглядов со всех сторон: — Да не пойму я их, — рявкнул он, — дурь какая-то. И Ула впервые увидела вблизи, как Зверь меняет маски. Он услышал Костыля. Это Лонг, музыкальная душа, когда гитару берет, — все на свете забывает. А Зверь услышал. Костыля аж подбросило, когда вперились в него ледяные черные очи. — И не поймешь! — прошипел Зверь. — Где тебе? Костыль не обиделся. На любого другого он вызверился бы без раздумий, а тут лишь улыбнулся виновато, и все. Ула оглянулась на Гота. Поймала его взгляд: «Видел?» — спросила молча. Тот кивнул едва заметно. Он видел. И может быть, понял чуть больше, чем она? Ула надеялась, что больше. Почему Костыль не обиделся? Как Зверь делает это? А тот бесшумно поднялся из-за стола. Кивнул Лонгу. Ехидно улыбнулся Готу: — Разрешите идти, господин майор. — С чувством выполненного долга, — прокомментировал Дитрих. — Катись, трудоголик. — Я знал, что счастье недолговечно, — громко вздохнул Кинг. — Он мелькнул на нашем небосклоне, как звезда… — Падающая, — встрял Пижон. — Зато яркая, — парировал Зверь. — Можете загадывать желания. Он уже открывал дверь, когда Трепло вспомнил: — А песня! Слышишь, сержант, не беги. Последняя песня. Специально для Зверя. — Потом. — Нет уж! — Пендель, когда надо, мог быть очень быстрым. Вот и сейчас он каким-то чудом воздвигся в дверях, хотя вроде только что сидел за столом вместе со всеми. — Твое «потом» до Нового года не наступит. Давай, Трепло. Я его держу. — Понял, — Трепло кивнул и ударил по струнам. Тревожно. Зло. В дебрях этих тусовок даже воздух стал ядовит. Прилизанный демократ и бритый налысо кришнаит, Слякоть выбравших пепси, банкиры и хиппи в дурман-траве, Поп, кадящий иприт, всепожирающая попсня и сытые хряки на BMW. И то, что ты стоишь в стороне — это уже хорошо Жить по полной луне… Вот только диск ты крутишь без толку, Трубку брось и прочь, черт возьми. Браво, парень, — ты становишься волком, Браво, парень, — ты не спишь под дверьми! «Не то он поет, — с легкой тревогой подумалось Готу, — не надо так…» Он не мог объяснить этого «так» и тревоги собственной понять не мог. Откуда бы ей взяться, тревоге? С чего? Ты вернешься заполночь, когда все дрыхнут в чумной стране. Дело пахнет осиной — вервольф, ты должен остаться извне. Последний твой серый брат собрал манатки и был таков, Здесь никто не вспомнит тебя, никто не узнает тебя в лицо, до броска и молнии твоих зрачков. И то, что ты остался извне, — это уже хорошо — Жить по полной луне… А все, что было, брось на дальнюю полку, Сдай в спецхран на тысячу лет. Браво, парень, — ты становишься волком. Браво, парень, — ты выходишь на след! Зверь привалился спиной к стене. Поморщился брезгливо. Осветители под потолком мигнули, но на это не обратили внимания. Песню слушали. И снова двенадцать унций в лицо летящего серебра, Но надо опять вернуться, забыть на время, кем был вчера Но надо опять вернуться, когда вся ботва отойдет ко сну, Чтобы не дать им скатиться в яму, чтобы не дать им пойти в отходы — ты должен вернуть им свою луну И то, что ты готов на прыжок, — это уже хорошо — Жить по полной луне… Вытри слезы — ведь волки не плачут, Не к лицу им притворяться людьми Завтра снова полнолуние — значит Ты вернешься, чтобы вернуть этот мир. Ула приподнялась было из-за стола. Но села обратно. Кажется, она тоже чувствовала что-то. И тоже не могла понять. И так же, как Гот, пыталась не замечать собственного беспокойства. А гитара звенела. Пронзительно. С болезненной остротой. И, словно ток от локтя к запястью, Течет, отмеренное сполна, |