Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы»
Паскаль зовет к себе старосту: — Атаман! А-а, это вы, Петр Иванович… Ну-ка, вот тебе первый том. Вишь, какой тяжеленный! Закон, брат. В нем — сила! Дуй по порядку… Староста читает с первой страницы: — «Свод законов Российской империи. Издание 1857 года…» — Стой, Петр Иванович! Вы, мужики, все поняли? — Да быдто понимаем… Паскаль быстро ищет в толпе морду поглупее: — А ну-ка вот ты, паря, повтори. — Расея… она, значица… Вот и выходит, что закон, стало быть… Оно и есть! Потому как… — Дурак! Читай, Петр Иванович, снова, пока не изучат как следует. Ну и возни же мне с вами… Глянут мужики в телегу, а там еще двадцать три книжищи валяются. И одна другой шире. Страх один, да и только. Мать пресвятая богородица! Спаси нас, грешных… — Видать, — рассуждают мужики, — надоть ему отвалить по полтине с рыла. Отдай и не греши. Замает с эфтими законами. А тут косить бы, милок… Поверив на слово, что мужики будут изучать законы самостоятельно, Осип Донатович огреб с уездов богатую дань. Пять тысяч он передал жандарму, три оставил себе. Дремлюга получил пять тысяч и от евреев. Тоже передал Сущеву-Ракусе. Таким образом, в обиде никто не остался. Но больше всех радовался Влахопулов, даже всплакнул: — Голубчики, век не забуду! Ну удружили… Сергей Яковлевич снова повидался с Монахтиной. — Конкордия Ивановна, — заметил он, — надеюсь, мы будем добрыми соседями и продавать лес не станем? Короткое раздумье на лице женщины, и решительный ответ: — Что вы, князь! Лес нам еще пригодится… На тесном перекрестке Пушкинской и Темниковской улиц сцепились колесами две коляски — Мышецкого и генерала Панафидина. Генерал-«сморчок», щурясь желтым лицом, мимоходом крикнул: — Слушайте, князь, что за сокровище вы мне подсунули? — А что, ваше превосходительство? — Да он же — граф… Вы знали об этом? — Знал, — ответил Мышецкий. На этот раз граф Подгоричани только подпалил Уренск с одного конца. Придет время — и он взорвет его! 7 Было воскресенье, и с утра в доме появилась Додо — хорошо выспавшаяся, чистенькая и какая-то просветлевшая. Часто подходила к брату и любовно разглаживала ему волосы на висках. Совсем неожиданно прозвучал ее вопрос: — Как ты думаешь, Сергей, кого назначат вместо Плеве? — Говорят — Штюрмера, того, что разогнал тверское земство… Но пока что там выжидают. — Выжидают… чего? — Догадайся: чем закончится дело под Ляояном. Ежели Куропаткин снова отпустит, то Штюрмеру министром не бывать. Он одного поля ягода с покойным Вячеславом Константиновичем. А тут, если последует поражение, необходим человек иных взглядов, иных методов. Помягче. Без ежовых рукавиц, а в лайковых перчатках… Сестра раскурила папиросу и сощурилась — то ли от дыма, то ли просто так — от женской хитрости: — Скажи, Сергей, только честно скажи… — Ну? — А что предпочитаешь ты — рукавицы или перчатки? — Видишь ли, моя дорогая, я предпочитаю просто чистые руки… Чистые! — подчеркнул он, вставая… Вот уж не думал Мышецкий, что первую политическую речь он услышит в Уренском соборе — от самого архиепископа Мелхисидека. С первых же слов владыки Сергей Яковлевич понял, что жандарм, несомненно, устроил встречу Штромбергу с бесноватым старцем, который давно уже обратил свой амвон в трибуну для обсуждения различных сплетен. Некоторые выражения проповеди были явно заимствованы из речей зубатовского «социалиста». Только говорил владыка проще: про амебу уже ни слова, ее заменила лягушка, которой — по утверждению Мелхисидека — оторви одну лапу, другая вырастет. — Доколе же терпеть-то станем? — выкрикнул владыка звеняще и коршуном налетел на владельцев бастующих предприятий. — Вон, нечестивцы! — закончил он свой разгром. — По примеру ветхозаветному изгоним из нашего храма ликующих от покупающа и продающа! Изыдите… Толпа расступилась, и все эти затюканные со всех сторон, сбитые с толку господа Будищевы, Троицыны и Веденяпины были изгнаны из церкви, к великому удовольствию православных. Сергей Яковлевич досмотрел эту комедию до конца и понял, что дальше идти некуда, круг замкнулся: «социалист» Штромберг — жандарм Сущев-Ракуса — архиепископ Мелхисидек. На паперти собора Мышецкий встретился с Атрыганьевым, оделяющим нищих. Предводитель сильно сдал за последнее время, выглядел невесело. — Не нужна ли вам моя помощь, князь? — предложил он. — Благодарю. Не нуждаетесь ли в моей? Атрыганьев посмотрел на вице-губернатора как-то бестолково; взгляд его в этот момент напоминал взгляд Огурцова под вечер. — Заходите в цирк, — неожиданно предложил он. — Сесьете неплохо идет. Акробатки родили на днях, и вид вполне презентабельный! Фигуры и все такое… «И всюду эта пошлость. От нее никуда не укрыться. Стоит человек — предводитель дворянства, и несет чепуху: „Фигуры и все такое…“ Да что вы, спятили, господа? Земля ведь дрожит под ногами. Разве можно забыть Свищево поле? Или вы, пардон, там и не были? Ну, так я помню. До сих пор бродят по свалкам дети с губами, измазанными землей…» Сергей Яковлевич зябко вздрогнул, приподнял цилиндр. — Извините, Борис Николаевич, мне уже подали лошадей, — торопливо раскланялся он с предводителем дворянства и черной сотни… Дома открыла ему двери Сана, чем-то недовольная, и он дружески тронул ее за подбородок. — Ну же! — сказал он кормилице. — Что ты злая? — А я вот удивляюсь, с чего это вы такой добрый… Из верхнего зала доносились звуки рояля, и чей-то молодой голос старательно пел. Полно прясть, о сагаmia, Отложи веретено, В Сан-Луиджи прозвонило «AveMaria» давно… — Кажется, у нас господин Иконников? — спросил он и вдруг подумал: «Если у них роман, то какой же он банальный… Перед кем они притворяются?» Сергей Яковлевич решил не мешать им и прошествовал прямо к себе. Однако из-за дверей убежища близнецов фон Гувениусов послышался голос Павлуши: — Он кровавый русский, и его жена публичная женщина! Толкнул двери: — Ты это о ком так? — О вас, — смутился Павел Иванович. Только сейчас князь заметил, что в прокуренной комнате полно каких-то вертких молодых людей неопределенного чина и свойства. Все они кланялись, и пришлось объяснить: |