Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы»
— Может, купите, — предложил Мышецкий. — Ну что вы, князь! Откуда у меня такие деньги… Она скинула туфельки и, совсем не стесняясь, по-домашнему залезла в кресло с ногами. Стиснулась в эдакий пухлый комочек, посверкивала оттуда глазками, словно звереныш, которого надо ласкать и ласкать. — Мне одной не купить, — досказала она. Как бы ни была очаровательна эта женщина, но наглость ее могла заглушить любые к ней чувства. Мышецкий возмущенно осадил свою «подругу»: — Голубушка, пора бы вам и постыдиться! Не вы ли получили недавно громадную страховую премию за эти вонючие сараи? — Ах, князь, всего какие-то сорок тысяч… — Говорят, даже больше! — Мало ли что обо мне говорят. Мне даже приписывают поджог этих салганов. А разве я виновата, что какой-то дурак взял и поджег их… Не оставаться же мне в разорении! Мышецкий прикусил язык. Плетью обуха не перешибешь. И то правда: он — дурак, а она — умница. Он закрыл глаза и потер вновь заломивший висок. — Мне одной не купить, — повторила Монахтина. — Давайте купим этот лесок сообща. Вы и я. Будем добрыми соседями! — Помилуйте, — удивился Сергей Яковлевич. — Но у меня-то совсем нет денег. — Я знаю об этом, — ответила женщина. — И внесу свои. Пора уже вам, князь, становиться уренским помещиком… Мышецкий долго ничего не отвечал: — И сколько же вы согласны внести за этот лесок, если Трепову он запродан за пятьдесят? — Ну, допустим, тридцать… — Мало! — …две. Тридцать две, — договорила она. — Только, чтобы не обидеть Симона Геракловича! Шестнадцать я, а шестнадцать вы, милый князь… Сергей Яковлевич неожиданно подумал, что, став хозяином этого леса, он спасет его от порубки, северные уезды не заполнят пески, и это сразу выпрямило его мысли. «Но денег нет. Опять надо теребить бедного Петю». — Вы не шутите? — спросил он. — Но мне, как исполняющему должность, это не совсем удобно. — Я и сама хотела предупредить вас об этом, — напомнила Монахтина. — Мы это сделаем через подставных лиц. — Удобно ли? — засомневался Мышецкий. — Удобнее просто не придумать. Смотрите, как удачно я эксплуатировала салганы через подставных лиц. Сергей Яковлевич вдруг вспомнил: летит мужик мимо окна, в полной тишине, летит навстречу смерти. «Интересно, часто ли бывал вот в этих комнатах мой предшественник?» — Кого же вы предлагаете выдвинуть в подставное лицо? — Пусть это вас не тревожит, князь. Вы должны беречь себя исключительно для высших принципов… Сергей Яковлевич вернулся к Влахопулову. — Тридцать две, — сказал он. Симон Гераклович велел пригнать из «холодной» лесных перекупщиков. — Последнее ваше слово! — зарычал он. — Пятьдесят, и ни копейки меньше… Ну, болваны, дерзайте! — Двадцать, — загалдели спекулянты, — восемнадцать… двадцать семь. Шалишь! — Тридцать, — отдельно от других закрепил Кацкин. Влахопулов выставил их за двери, задумался: «Ладно. Пусть берет Конкордия Ивановна… Надо срочно доставать где-то еще восемнадцать. От этого быть мне или не быть!» Мышецкого навестил Сущев-Ракуса, держа в руках какой-то ключик. Повертел он этот ключик на пальце, сказал, не без яда: — Старик-то наш, его превосходительство, кажется, в лужу сел? Не знает, как выбраться. — Да, — согласился Мышецкий, — сейчас ему не позавидуешь. Положение истинно хуже губернаторского! Аристид Карпович присел на краешек стула, боком-боком повел под сурдинку: — Сергей Яковлевич, а какова же действительная стоимость треповского леса? — Думаю, полковник, что гораздо выше. Трепову из Петербурга не видать, и он истинной цены, конечно, не знает. Полковник обнаружил на паркете чернильное пятно и трижды стукнул в него концом своей шашки, размышляя. — Сергей Яковлевич, буду откровенен… — Только рад, Аристид Карпович! — Влахопулову здесь больше нечего делать… — Объясните! — Пора ему сенатствовать. А останься мы с вами в губернии одни — все переиначим на свой лад! А потому… — Да, полковник, я слушаю, — напомнил Мышецкий. — А потому надо помочь старику. — Каким образом? — Соберем ему эти деньги. — Что вы задумали, Аристид Карпович? — Освободить для вас место губернатора. — Постойте! Я без вашей помощи успешно продвигаюсь по служебной лестнице. Сущев-Ракуса уже натягивал фуражку. — Вы только продвигались, — сказал он. — А теперь вы по ней поскачете!.. В дальнейших событиях Мышецкий не участвовал. Дремлюга — по указке полковника — собрал у себя губернских раввинов и повелел им представить восемнадцать тысяч. — Где вы их возьмете — меня не касается, — объявил капитан. — Если же денег на бочку не свалите, то вам предстоит на своей шкуре испытать, на что способен господин Атрыганьев и его веселая компания… То есть Дремлюга попросту поставил евреев перед угрозой погрома. Еврейская община имела некоторый опыт в таких случаях. Как всегда, был объявлен постный «херем», евреи перешли на хлеб и воду. Стали вносить в общую кассу деньги, которые обычно тратились на еду. Через два дня было собрано тринадцать тысяч. — «Херем» еще на пять, — велел Дремлюга раввинам. — Хороший жандарм, — взмолились евреи, — нельзя так… У нас дети не пьют молока, мужчины перестали курить, женщины забыли вкус курочки… — Гони «херем» дальше! — приказал Дремлюга. Одновременно с этим Аристид Карпович стороною нажал и на Паскаля, чтобы тот заготовил пять тысяч. Осип Донатович заметно приуныл, но жандарм дал ему понюхать свой кулак, бронзовый от загара: — Вот ты у меня где! Только сок брызнет… Осип Донатович поститься не стал. Он был ученик другой школы. Быстро собрал в свою колымагу двадцать четыре разрозненных тома законов Российской империи и выехал из города в уезды. Действовал он вдохновенно — по наитию. Вкатит на площадь села, велит созвать народ. Сбегутся с полей мужики и бабы, и Паскаль командует: — Ну, православные, вставай колесом! Встанут люди «колесом»: в центре — телега с законами, а посередке осью торчит титулярный советник в отставке. — Ну, мужики, могу вас порадовать, — говорит Осип Донатович. — Вышел такой указ, чтобы научить вас русским законам. Плачетесь вот вы, что чиновники вас обижают. И будут обижать, коли вы закона не знаете… |