Онлайн книга «Семилетка поиска»
|
Сзади подошла Лида: – Ну что? Жалко крошку? – Нет… – честно призналась Елена. – Ты решила потребовать со своего парня все, в чем я тебе отказала. А он не догадался. – Так должен же меня хоть кто-то любить? – насупилась Лида. – Любить взрослую молодую тетеньку будут все, но они будут любить ее как взрослую молодую тетеньку, а не как девочку с бантом, – пояснила Елена. – Почему так получается: я, с одной стороны, нуждаюсь в зависимости от тебя, с другой – постоянно отстаиваю независимость от тебя? Елена обернулась, обняла Лиду и засмеялась: – Какое совпадение! И я ровно в таком же положении… – Ты не понимаешь, – шмыгнула носом Лида. – Ты совсем другая. Ты – броненосец «Потемкин», а я – не пришей кое-чему рукав! Тебе все легко. А мне тяжело, когда на меня чужие смотрят… когда меня слушают. Мне все время кажется, что я школьница и сейчас сморожу глупость. Как будто все вокруг взрослые, а я – маленькая… – Зайка, потому что надо себя пробовать во всем по очереди. Получать по носу, падать, вставать… Ты ведь как себя ищешь: вот оно сейчас прилетит в окно, мое место в жизни! А оно не прилетит, за ним надо с сачком бегать! – Но я, в отличие от тебя, женщина, а не Терминатор! – Тем более, зайка. В нашей стране мужчина-работник считается хорошим, пока не докажет обратного; а женщина-работник считается плохой, пока не докажет обратного… – Ты – зануда… – Она освободилась от Елениных рук и отправилась к себе. – Белая кость приходит к обеду, – поприветствовала Катя на работе. – Это я тут с утра сижу, булки просиживаю… – И много высидела? – Сущую фигню… Администрация острова Паама, входящего в государство-архипелаг Ванауту, строго-настрого запретила местным женщинам ношение трусов, объявив их чуждыми национальной культуре паамцев. Местные женщины, однако, сочли это дискриминацией и провели акцию протеста, отстаивая конституционное право на ношение трусов. – Круто! – А вот смотри, наступают на нас по всем фронтам! Суд китайской провинции Фуцзянь предъявил обвинение в проповедовании «культа зла» гонконгскому бизнесмену, ввозившему в страну Библии. В случае вынесения обвинительного заключения ему грозит смертная казнь. По утверждению суда, житель Гонконга Ли Гуанджин «использовал культ зла для разрушения основ существования местного сообщества». – Пойду пирожных в баре возьму для поправы настроения. Тебе принести? – предложила Елена. – Пирожных? А где мысли об объеме талии, предназначенной на этой неделе для режиссера? – подмигнула Катя. – Если ему не нравятся мой возраст, характер и объем талии, то мне заранее не нравится в нем все. Мужиков много, а талия у меня одна. Тебе принести пирожных? – Валяй. Мне-то проще. У меня на всю жизнь количество талий по количеству мужиков. И в этом главная проблема… – Счастье, что ты наконец увидела это как проблему… В баре была Олечка. Она отходила от стойки с горкой нечищеных вареных яиц на тарелке. – Новая диета? – спросила Елена. – Мне сказали, что если скорлупу растолочь и в воде вымочить, то хорошо цветы удобряет, – ответила Олечка. Елена отметила, что на ней словно стало меньше косметики. – Олечка, у вас новый имидж, – подбодрила она. – Как это сейчас называется? Экологический стиль? – Ух ты! Не слышала такого. Просто мой парень сказал: «Мозги оставляют след на лице, а косметика его скрывает!» Мне понравилось… – призналась Олечка. – Я вчера новый цветок купила, с такими фиолетовыми листьями. Хотите отросток? – Нет. Спасибо… – А можно, я вас пирожным или коньяком угощу? Я вот на вас когда смотрю – вы единственный человек, который мне мозги на место вставил. Я вам так благодарна! – Нет, Олечка, не надо. – Я вас вон тем коньяком угощу, самым дорогим. Его только главный и замик пьют! – Деточка, в моем возрасте денег у человека гораздо больше, чем желаний… – захохотала Елена. – Правда, что ли? – испугалась Олечка. – Почти правда. Точнее сказать, желания совсем другие. Я вот поняла, что такое возраст, по такой детали. Раньше шмотку купишь, домой принесешь, напялишь и ходишь-гарцуешь. А теперь купишь, бросишь и только на второй день распакуешь. – Ни фига себе! – присвистнула Олечка. – Именно в вашем возрасте я бы именно так и сказала… Просто теперь другое становится важней. – А вот мой парень, он, когда говорил про мозги на лице, еще добавил, что у всех моих подружек на лице хитрожопость! Представляете? – Представляю! И что вы теперь будете делать с подругами? Менять? – Буду перевоспитывать! – В Олечке мелькнула правильность старосты класса. – Хорошее дело, но почти бесперспективное. Ведь вас не воспитательная работа переделала, а любовь. Любовь – лучший воспитатель, – сказала Елена и почему-то подумала о Зябликове: о том, что если ее все так раздражает, то скорее всего это не любовь. А что? – А еще мой парень говорит, Москва – жестоко, бессмысленно большая. Что город не должен быть такой большой, что люди в нем никогда не познакомятся и никогда не будут нужны друг другу. И что надо будет, когда он отучится, возвращаться в провинцию. – И вы к этому готовы? – Ну, если с ним, то, наверное, готова… Меня саму так достает полтора часа на дорогу тратить. Он мне помножил столбиком – получилось, что я несколько лет жизни провожу в транспорте, где меня злобно рассматривают и толкают. Может, лучше эти годы прожить в провинции? А там у его мамы дом с садом, какие хочешь цветы можно сажать, – словно спрашивая, Олечка заглянула ей в глаза. Это было так странно, так трогательно. Почти ненакрашенная Олечка, с тарелкой вареных яиц и широко распахнутыми глазами. – А на что будете жить? – на всякий случай спросила Елена, уж больно рождественской сказкой выглядело это перевоплощение. – А ему работу предлагают в платной школе хорошей. Зарплата нормальная. Там люди из деревни корову режут и детям образование проплачивают. Я и сама удивилась… – Похоже, я отстала от жизни, – самой себе сказала Елена. – Надо после Бишкека помотаться по русской провинции! А что там думаете про потомство? – Ой, ну не знаю прям… Он говорит – проживем! Мне так никто не говорил. Мне раньше все говорили: если ты думаешь, что твоя беременность имеет отношение к моей собственности, то ты ошибаешься! – Так ведь жидкость, опущенная в тело, через семь лет идет в школу! – Да вроде бережемся. Я просто даже сглазить боюсь, уж больно он весь в белом! – Когда люди влюбляются, оба белеют по отношению друг к другу, – напомнила Елена и снова подумала про Зябликова и про то, что никто из них особенно не побелел. |