Книга Делатель королей [= Любовь изгнанницы ], страница 21 – Симона Вилар

Сестра, словно броней, пытается защититься высокомерием, в котором есть единственная, но весьма существенная брешь – ее слепая, по-собачьи преданная любовь к супругу. Анна старалась не думать об этом, но все чаще замечала, что надменная и сухая со всеми, даже с отцом, Изабелла становится суетливой и беспомощной, едва на нее взглянет Джордж. Анна стремилась хоть в этом понять сестру, ведь ей самой пришлось испытать, что делает с женщиной любовь. Не ей судить Изабеллу.

Она вспомнила Бордо, вспомнила, сколько безумств сотворила тогда ее раскаленная кровь, как упивалась она Филипом. Анна улыбнулась воспоминаниям и опустила веки.

– О чем ты думаешь, Нэн? – раздался рядом голос сестры.

Анна поймала строгий, требовательный взгляд.

– Так, вздор. Тебе, кстати, не кажется, что пора обедать?

Сестра позвонила в колокольчик.

– Сегодня нам подадут нечто, что ты очень любишь, – улыбаясь, сказала она. – Сейчас же велю накрыть в большом зале.

– О, не стоит, Изабель! Давай пообедаем вдвоем, без кравчих и стольников, как когда-то в детстве, когда ты брала меня к себе и мы беспечно болтали за столом. Признаюсь тебе, я ужасно устала от этикета, от толпы придворных, следящих за каждым проглоченным тобою куском, от этой заунывной, нескончаемой музыки на хорах…

Она увидела широко открытые, изумленные глаза сестры – та порывалась что-то сказать – и поняла, что опять в чем-то не угодила Изабелле. Нет, они решительно перестали понимать друг друга, хотя, возможно, сестра и права, и ей пора перестать быть дикаркой и стать именно такой, какой хотят видеть ее окружающие.

По-видимому, на лице Анны отразилась такая досада, что герцогиня невольно сжалилась и велела подать приборы в свои покои.

Через несколько минут стол был накрыт камчатой скатертью, к нему придвинули удобные кресла, и целая вереница слуг в двухцветных ливреях сервировала обед. Анна знала, что роскошная посуда была слабостью Изабеллы. И сейчас герцогиня не преминула выставить новые приобретения, и Анна вполне искренне восхищалась то солонкой из халцедона, края которой были украшены жемчугом и сапфирами, то чашами, вырезанными из скорлупы кокосовых орехов, с крышечками, покрытыми ажурной резьбой, и изогнутыми, сверкающими золотом ножками, то серебряным кувшином с ручкой в виде извивающейся змеи с агатовыми глазами.

Слушая похвалы, Изабелла разрумянилась и, отослав слуг, принялась потчевать сестру. Кажется, впервые со времени прибытия Анны в Вестминстер сестрам было так хорошо и покойно вдвоем. Они обсуждали блюда, тут же припоминая знакомых и их причуды, смеялись, обменивались остротами.

Неожиданно Анна заметила выглядывающего из-за камина чернокожего пажа. Глаза его следили за каждым жестом дам, ноздри раздувались. Анна указала на него сестре:

– Смотри! Бедняжка голоден. Беги сюда, малыш.

И, прежде чем Изабелла успела остановить принцессу, та отрезала и протянула пажу добрый кусок пирога. Негритенок схватил его и проглотил с такой жадностью, что Анна только диву далась.

– Дева Мария! Он словно волчонок!

Она хотела отрезать еще кусок, но Изабелла остановила ее:

– Не знаю, как обстоит дело в Вестминстере, но в Савое слуги получают пищу в определенное время и в определенном месте. Он не домашнее животное, и Чак знает, что нарушил правила, схватив пирог.

Анна растерянно взглянула на выступ камина, за которым скрылся бедняга Чак.

– Но, дорогая, это же ребенок!

Изабелла, изящно держа мизинец на отлете, поднесла к губам устрицу.

– Это маленькое исчадье ада всегда голодно. А за то, что он ослушался, его ждет наказание.

Она произнесла это так, что Анна невольно поежилась.

– Не будь так строга, Изабель. Если кто здесь и заслуживает взыскания, так это я, ибо, не зная порядков твоего дома, сунула ему подачку со стола.

Изабелла проглотила моллюска и, не глядя на сестру, сказала:

– Порой я слышу от вас странные вещи, ваше высочество. Вы вольны поступать, как вам вздумается. Я не трону Чака, хотя выговор за попрошайничество он все же получит. И оставим это, дорогая. Чак вовсе не стоит того, чтобы мы ссорились из-за него. Взгляни-ка лучше, какой сюрприз я для тебя приберегла!

Она подняла серебряную крышку на одном из блюд, и Анна невольно заулыбалась.

– Краб! Какой огромный!

– Я знаю, как ты любишь этих чудовищ, и велела приготовить его с соленым маслом, имбирем и душистыми травами.

Анна без промедления придвинула блюдо к себе и, разделив краба пополам, взялась за нож.

– Я научу тебя, как надо их есть. Делай, как я, и нож держи вот так. Меня научила одна старая рыбачка из гиеньских ланд. Надо есть, не оставляя ничего, кроме скорлупы. У краба все вкусно, и его мясо имеет привкус моря.

Она ела, не глядя на сестру. Нож в ее руках мелькал. Изабелла не поспевала за Анной. Порой она как-то странно взглядывала на принцессу, но та не замечала этого, всецело занятая крабом и своими мыслями.

Разделавшись со своей порцией, принцесса осталась сидеть молча, медленно чертя кончиком ножа по скатерти. Взгляд ее стал отсутствующим, она чему-то улыбалась.

Изабелла управилась тоже и ополоснула кончики пальцев.

– О какой рыбачке из ланд ты только что говорила?

Анна взглянула на нее, словно только сейчас заметив.

– А? Да пустое. Случайная встреча, когда добиралась к отцу.

– Это та, у которой ты нашла пристанище, пока болела?

– Когда это я успела тебе столько порассказать?

– Да уж успела. Ты жила там со своим провожатым. С этим йоркистом Филипом Майсгрейвом.

Анна едва заметно кивнула и снова погрузилась в себя. Она не обратила внимания на то, что сестра встала и начала мерять покой шагами.

Изабелла не сводила испытующего взгляда с лица младшей сестры. Сколько раз она уже бывала свидетельницей такого полного погружения в себя. Где, в каких призрачных странах витает эта странная принцесса? Что с ней происходит? Какие тайны хранит этот зеркальный взгляд, что означают скользящие по лицу тени, за которыми – то радость, то замешательство, то безысходная скорбь. В такие минуты Анна теряет контроль над собой, а Изабелла всегда старается докопаться до истины, уяснить наконец, что же таит в душе эта на вид простодушная, живая девушка. Вот и сейчас. Крабы, запах моря, какая-то рыбачка, йоркист…

– Нэнси! – окликнула она сестру.

Та даже не пошевелилась. Она сейчас где-то далеко, во Франции, в Гиени. Ее глаза то светлеют, то темнеют.

– Нэн, сестрица, ты слышишь меня?

Голос Изабеллы мягок и участлив. Старшая сестра кладет руку на плечо девушки, и та вздрагивает, словно лишь сейчас заметив, что она не одна.