Онлайн книга «Словарь имен собственных»
|
Но Плектруде это было безразлично. Завершив осмотр, она клала кусочек в рот и бесконечно долго дегустировала. Она не спешила выносить суждение: повторяла опыт со вторым кусочком, затем с третьим. Самое удивительное, что она поступала так даже в тех случаях, когда после четырех проб выносила приговор: – Невкусно! Обычно ребенок, которому не понравилась какая-то еда, заявляет об этом сразу, едва попробовав. Плектруда же действовала в высшей степени основательно, она хотела быть до конца уверенной в своих вкусах. То же самое происходило и с речью: она долго хранила в себе словесные новинки, всесторонне изучала их, поворачивая то так то эдак, прежде чем выговорить – чаще всего невпопад, ко всеобщему удивлению: – Жираф! Почему она говорила «жираф» в тот момент, когда все собирались на прогулку? Родители подозревали, что она сама не понимает своих высказываний. Однако она все прекрасно понимала. Просто ее размышления не зависели от внешних обстоятельств. В тот миг, когда на Плектруду надевали пальто, она вдруг осознавала, что жираф – это бесконечно длинные ноги и шея, ей не терпелось произнести вслух новое слово, чтобы сообщить окружающим о появлении жирафа в ее внутреннем мире. – Ты заметил, какой у нее чудесный голос? – спрашивала Клеманс. – А ты когда-нибудь встречала ребенка, у которого не было бы милого голоска? – парировал Дени. – Вот именно! У нее чудесный голос, а не милый, – отвечала его жена. В сентябре Плектруду отдали в детский сад. – Ей будет три только через месяц. Может, мы привели ее слишком рано? Однако проблема заключалась совсем в другом. Несколько дней спустя воспитательница объявила Клеманс, что не может оставить Плектруду в своей группе. – Вы хотите сказать, что она еще слишком мала? – Нет, мадам. У меня тут есть детишки и младше нее. – Тогда в чем дело? – Все дело в ее взгляде… – Что? – Дети плачут, когда она смотрит на них в упор. И должна вам сказать, я их понимаю: когда она глядит на меня, мне тоже становится не по себе. Клеманс, лопаясь от гордости, хвасталась всей округе: дочку исключили из детского сада из-за ее удивительных глаз. В жизни никто не слыхивал ничего подобного. Люди уже начинали потихоньку судачить: – Вы когда-нибудь слышали, чтобы ребенка исключили из детского сада? – И вдобавок из-за глаз! – А у нее и вправду очень странный взгляд, у этой девчонки! – Обе старшие такие умницы, такие милые. А в младшую словно нечистый дух вселился! Знали ли соседи обстоятельства ее рождения? Клеманс поостереглась расспрашивать их на сей счет. Она предпочитала не ставить под сомнение свое прямое родство с Плектрудой. И до чего же она была счастлива, что девочка снова при ней! Каждое утро Дени по пути на работу отвозил старших дочерей – одну в школу, другую в детский сад. А Клеманс оставалась дома наедине с самой младшей. Едва затворив дверь за мужем и детьми, она становилась другой – теперь это была ворожея и колдунья. – Ну вот, никто нам больше не помешает! Давай преображаться! И она преображалась в полном смысле этого слова: не только сбрасывая повседневную одежду и кутаясь в роскошные ткани, наподобие восточной царицы, но меняя самую свою сущность: миг назад всего лишь скромная мать семейства, она оборачивалась таинственным сказочным существом, чародейкой, наделенной безграничной властью. Под пристальным взглядом ребенка двадцативосьмилетняя женщина воскрешала в себе юную фею и древнюю ведунью, затаившихся до поры до времени. Раздев малышку, Клеманс наряжала ее в пышное бальное платьице, купленное тайком от домашних. Брала девочку за руку и вела к большому зеркалу: – Видишь, какие мы с тобой красивые? И Плектруда упоенно вздыхала. Потом Клеманс начинала танцевать, чаруя свою трехлетнюю дочку, и та с восторгом подражала ей. Клеманс придерживала ее за пальчики, внезапно подхватывала на руки и кружила, кружила в воздухе. Плектруда визжала от радости. Зная порядок священнодействия, она командовала: – А теперь смотреть сокровища! – Какие еще сокровища? – с притворным удивлением спрашивала Клеманс. – Сокровища принцессы. «Сокровищами принцессы» назывались разные предметы, которые они отобрали как самые изысканные, самые прекрасные, самые удивительные и редкостные, словом, достойные восхищения столь высокой особы. На восточном ковре в гостиной Клеманс раскладывала свои старые украшения. турецкие башмачки из пунцового бархата, которые она и надела-то всего один раз, маленький лорнет в золоченой оправе в стиле «ар нуво», серебряный портсигар, арабский латунный кувшин, инкрустированный фальшивыми, но великолепно играющими камешками, белые кружевные перчатки, пластмассовые разноцветные перстни, купленные в уличном автомате, позолоченную картонную корону с праздника Богоявления. Таким образом, перед ними собиралась целая груда чудеснейших предметов: стоило прищуриться, и они выглядели настоящими сокровищами. Малышка, разинув рот, зачарованно смотрела на эту «пиратскую добычу». Она брала в руки каждую вещь и с благоговением ее разглядывала. Иногда Клеманс надевала на девочку все свои украшения и бархатные туфельки, затем, протянув ей лорнет, говорила: – Вот, посмотри, какая ты красивая. Затаив дыхание, малышка любовалась своим отражением в зеркале: из-под сверкающей мишуры и блестящих висюлек на нее смотрела трехлетняя королева, жрица в пышном убранстве, персидская невеста в день свадьбы, византийская святая с иконы. И в каждом из этих диковинных персонажей она узнавала себя. Любой сторонний зритель расхохотался бы при виде этой крохи, разубранной, как драгоценный идол. Клеманс улыбалась, но ей и в голову не приходило смеяться: красота девочки завораживала. Плектруда была прекрасна, точно сказочные принцессы на гравюрах старинных книг. «Нынешние дети не бывают так красивы, – с полным отсутствием логики думала Клеманс, – да и дети былых времен вряд ли могли бы с ней сравниться!» Она включала «музыку для принцессы» (Чайковский, Прокофьев) и готовила вместо обеда детский полдник – пряники, шоколадные пирожные, яблочные слойки, миндальное печенье, ванильный крем, а к ним напитки – оршад или сладкий сидр. Клеманс расставляла эти лакомства на столе и стыдясь, и посмеиваясь: она никогда не позволила бы споим старшим дочкам питаться одними сладостями. Но она оправдывала себя тем, что Плектруда – совсем другое дело: |