Книга Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ], страница 90 – Эрик Сигал

Он нежно взял ее за руку. Кэтлин застонала:

— Нет-нет… Скажи, что это неправда!

— Морт и Кэтлин, — прервал их акушер, — сейчас тысяча девятьсот шестьдесят второй год, и существует методика устранения этого дефекта. Сейчас доктор Федорко вам покажет, какие чудеса творят в наши дни детские хирурги.

— Взгляните сюда, — успокаивающе произнес Пол и открыл альбом с фотографиями.

— О господи! — отшатнулся Морт Пейли.

— Это снимки, сделанные «до», — не унимался Федорко. — А вот те же самые дети после операции. Разве они не чудесны?

Морта это не убедило. Он все еще страдал при мысли о том, что малыш так выглядит.

Ловя взгляды людей в белых халатах, он взмолился:

— Ей этого сейчас не показывайте, хорошо? Ну пожалуйста! Подождите хотя бы денек.

— Нет, Морт, — Лесли был неумолим. — Вы оба должны безотлагательно осмыслить случившееся и думать, как быть дальше.

Наблюдая за дежурным педиатром, демонстрирующим молодому папаше фотографии детей до и после операции, Лора осознала причину такой спешки: Пол просто не мог терпеть боль. Он принимал беду этих людей слишком близко к сердцу и торопился поскорее переложить на них тяжкий груз.

Лора впервые поняла смысл расхожей фразы о том, что для того, чтобы стать — и остаться — врачом, надо обрасти толстенной кожей, облачить свою душу в броню, которую не сокрушат никакие эмоции. Можно облегчать чужие страдания и утолять боль, нельзя только ее чувствовать. Она не знала, сумеет ли когда-нибудь стать настолько сильной.

Через час Федорко предложил:

— Лора, не поможешь немного сестре Уокер? Отнесете маленького Пейли к его маме? Мальчика пора кормить.

— А она сможет это сделать, Пол?

— В физическом смысле — да. Сосать ребенок может. А вот психологически — не знаю. Тут как раз нужно твое внимание. Я бы не хотел прибегать к искусственному вскармливанию. Зачем пользоваться какой-то соской, когда для ребенка всегда лучше материнское молоко?

— Пол, но у меня совсем нет опыта. Что я ей скажу?

— Скажи, что через полгода ее малыш станет красавцем. Если ты убедишь ее взять ребенка на руки, дальше все сделает Природа.

Она немного постояла у дверей палаты, глубоко вздохнула и сказала сестре:

— Подождите здесь. Я попробую ее подготовить. Психологически.

— Но, доктор Кастельяно, обычно мы не так делаем. Мы всегда сразу вносим ребенка.

— Если вы не возражаете, я бы попробовала на этот раз поступить иначе.

— Хорошо, хорошо, доктор, — сдалась сестра. Первая реакция Кэтлин была именно такой, какой боялась Лора.

— Нет! Господи, я не хочу его видеть! Унесите!

Муж все еще был у нее. Он сделал неопределенный жест, который можно было истолковать примерно так: «Когда вы наконец перестанете ее мучить?»

— Кэтлин, пожалуйста, будьте благоразумны, — настаивала Лора. — Он прекрасный мальчик, но с небольшим дефектом, который мы со временем легко устраним.

— Пожалуйста, родная, — прошептал муж, — ты ни в чем не виновата. И я все равно буду тебя любить, обещаю.

Дабы снять напряжение, Лора переменила тему:

— Вы уже придумали, как назвать малыша?

— Мы хотели назвать его Морт-младший… — начала Кэтлин. — Но теперь…

— Мы все равно назовем его Мортом, — не дал ей договорить муж. По голосу было слышно, что он изо всех сил старается ее успокоить.

— Сейчас я принесу вашего маленького Морта, — ласково произнесла Лора. — Он готов к кормлению, и я бы просила вас хотя бы дать ему такой шанс.

Кэтлин не нашла в себе сил ответить. За нее сказал Морт. Он положил жене руку на плечо, посмотрел на Лору и сказал:

— Давайте. Несите нашего ребенка.

Есть непреложное правило: пока ребенка держит врач, он еще как бы принадлежит ему. Но в тот момент, как его касается мама, он навеки поступает в ее безраздельную собственность. И не важно, как он на самом деле выглядит, для матери он всегда будет красивее всех.

Так было и в случае Кэтлин Пейли.

Лора положила младенца ей на руки, мать поднесла сына к груди — и вздохнула.

— Морт, посмотри! — нежно прошептала она. — Он сосет! — Свободной рукой она погладила малыша по взъерошенной головенке. — Морт, какой он прелестный, правда?

— Самый прелестный ребенок на свете, родная моя, — ответил папаша, причем совершенно искренне.

Школа медицины университета Джона Хопкинса, Балтимор, Мэриленд

Дорогая Лора!

Я очень обрадовалась твоему письму и была растрогана рассказом о ребенке, родившемся с «волчьей пастью». Если там у вас педиатрия поставлена на том же уровне, что у нас, все с ним будет в порядке.

У меня произошли кое-какие перемены. В прошлом месяце я как-то оказалась на дежурстве вместе с одним симпатичным врачом. Но он женат, и у него двое детей.

Ты знаешь, как это бывает, когда за окном уже ночь и весь мир спит. Ты начинаешь говорить вещи, которые в иных обстоятельствах ни за что бы не сказала. Мы заговорили о карьере и браке, и этот парень спросил меня, почему я до сих пор не жена и не мать. Я уже сама задавала себе этот вопрос и разумного ответа так и не нашла. Вот я и подумала, что пора поговорить с кем-то, кто поможет мне решить эту проблему.

В результате я стала ходить к одному хорошему психоаналитику — ты о нем, может быть, даже слышала: Эндрю Химмерман. Он по-настоящему незаурядная личность, автор нескольких книг и несметного числа статей. Единственное неудобство — он принимает только в округе Колумбия, и если я так и буду по три раза в неделю ездить из Балтимора в Вашингтон в пять часов утра, то, боюсь, преждевременно сойду в могилу.

Ты ничего не написала о своей семейной жизни. Правда, я думаю, поскольку вы с Палмером так долго были знакомы, для тебя мало что изменилось.

Пожалуйста, не тяни с ответом.

Твоя Грета.

Лора сложила письмо, и в этот момент в кухню, позевывая, вошел Палмер. Он был небрит. Она вскочила, чтобы поцеловать его, и ахнула:

— Бог мой, у тебя такой вид, будто ты всю ночь не спал!

— У тебя — тоже.

— А я и не спала, — ответила она с усталой улыбкой. — Сегодня я спасла две жизни. Ты себе представить не можешь, какое это прекрасное чувство! Ну, давай, теперь ты оправдывайся!

— Я не ложился, потому что ждал тебя.

— Ты что, забыл, что у меня дежурство? Я же тебе все отметила. — Она ткнула на гарвардский фирменный календарь, где зеленой ручкой был зафиксирован весь ее график.

— Лора, читать я умею, — ответил Палмер, нетвердыми руками заваривая себе растворимый кофе. — Просто я человек военной закваски и решил, что двадцать три ноль-ноль означает одиннадцать часов вечера. В общем, ждал тебя к полуночи.