Книга Женская война, страница 61 – Александр Дюма

— Как! Я во всем признался? Что такое?

— Да, вы признались, что вели переписку с Бискарро.

— Помилуйте, я всего-то получил от него два письма и написал ему одно.

— Вы сознались, что хранили его деньги.

— Вот они, сударь. Я получил для передачи ему только четыре тысячи ливров и готов отдать их вам.

— Господин сборщик, — сказал Ковиньяк, — покажите ваш патент, сосчитайте деньги и выдайте расписку от имени его величества.

Барраба показал прокурору патент сборщика податей, но тот, не желая оскорбить его, отстранил бумагу рукой.

— Теперь, — сказал Ковиньяк, пока Барраба, чтобы не было ошибки, пересчитывал деньги, — теперь вы должны следовать за мной.

— За вами?

— Да, ведь я вам уже сказал, что вас подозревают.

— Но клянусь вам, что я самый верный слуга короля!

— Да ведь мало ли что можно говорить, и вы очень хорошо знаете, что в суде требуются не слова, а доказательства.

— Могу дать и доказательства.

— Какие?

— Всю мою прежнюю жизнь.

— Этого мало: нужна гарантия на будущее.

— Скажите, что я должен сделать? Я сделаю…

— Вы бы могли доказать вашу преданность королю самым несомненным образом.

— Как же?

— Теперь, здесь, в Орлеане, один капитан, друг мой, набирает роту для его величества.

— Так что же?

— Вступите в эту роту.

— Помилуйте! Я прокурор…

— Королю очень нужны прокуроры, потому что дела чрезвычайно запутаны.

— Я охотно пошел бы на службу, но моя контора?

— Поручите ее вашим писцам.

— Невозможно, кто же за меня будет подписывать?

— Извините, милостивые государи, если я вмешаюсь в ваш разговор, — сказал Барраба.

— Помилуйте, извольте говорить! — вскричал прокурор. — Сделайте одолжение, говорите!

— Мне кажется, что вы будете преплохой солдат…

— Да, сударь, вы правы. Очень плохой, — подтвердил прокурор.

— Если бы господин прокурор, — продолжал Барраба, — предоставил вашему другу, а точнее королю…

— Что, сударь? Что я могу предоставить королю?

— Этих двух писцов.

— Очень рад! Чрезвычайно рад! — закричал прокурор. — Пусть друг ваш возьмет их обоих, я охотно отдаю вам их, они премилые мальчики.

— Один из них показался мне ребенком.

— Ему уже пятнадцать лет, сударь, да, пятнадцать лет! И притом он удивительно хорошо играет на барабане! Поди сюда, Фрикотен!

Ковиньяк махнул рукой, показывая, что желает оставить Фрикотена на прежнем месте.

— А другой? — спросил он.

— Другому восемнадцать лет, сударь, рост пять футов шесть дюймов. Он хотел быть церковным сторожем и, стало быть, умеет уже владеть алебардой. Поди сюда, Шалюмо.

— Но он же, мне кажется, ужасно косоглаз, — заметил Ковиньяк, — повторяя прежний жест.

— Тем лучше, сударь, тем лучше. Вы будете ставить его на передовые посты, и он будет разом смотреть направо и налево, между тем как другие видят только прямо.

— Это очень выгодно, согласен, но вы понимаете, теперь казна истощена, тяжбы пушечные стоят дороже, чем бумажные. Король не может принять на себя обмундирование этих двух молодцов; довольно того, что казна их обучит и будет содержать.

— Сударь, — сказал прокурор, — если только это нужно для доказательства моей преданности королю… так я решусь на пожертвование.

Ковиньяк и Барраба перемигнулись.

— Что думаете вы, господин сборщик? — спросил Ковиньяк.

— Кажется мне, что господин прокурор действует искренне, — ответил Барраба.

— И стало быть, это следует принять во внимание. Дайте ему расписку на пятьсот ливров.

— Пятьсот ливров!

— Расписку с объяснением, что эти деньги пожертвованы господином прокурором метром Работеном на обмундирование двух солдат, которых он предоставляет королю в дар из усердия и преданности его величеству.

— По крайней мере, после такого пожертвования, сударь, оставят ли меня в покое?

— Думаю.

— Меня не станут беспокоить?

— Надеюсь.

— А если, вопреки всякой справедливости, меня станут преследовать?

— Тогда вы сошлетесь на меня. Но ваши писцы согласятся ли идти в солдаты?

— Будут очень рады.

— Вы уверены?

— Да, однако ж лучше бы не говорить им…

— О чести, которая им предстоит?

— Это было бы благоразумнее.

— Так что же делать?

— Очень просто: я отошлю их к вашему другу. Как зовут его?

— Капитан Ковиньяк.

— Я отошлю их к вашему другу капитану Ковиньяку под каким-нибудь предлогом. Лучше было бы, если б я мог послать их за город, чтобы не случилось какого-нибудь шума.

— Да, чтобы жители Орлеана не вознамерились высечь вас розгами, как сделал в древности Камилл с тем школьным учителем.

— Так я пошлю их за город.

— На большую орлеанскую дорогу, к примеру.

— В ближайшую гостиницу.

— Хорошо, они встретят там капитана Ковиньяка, он предложит им по стакану вина — они согласятся, он предложит выпить за здоровье короля — они выпьют, и вот они солдаты.

— Бесподобно, теперь надобно позвать их.

Прокурор позвал обоих писцов.

Фрикотен был маленький плут едва четырех футов роста, коренастый, живой и смышленый. Шалюмо был высокий дурак, тонкий, как спаржа, и красный, как морковь.

— Господа, — сказал им Ковиньяк, — прокурор ваш дает вам тайное и важное поручение: завтра утром вы поедете в первую гостиницу по дороге из Орлеана в Блуа и возьмете там бумаги, относящиеся к тяжбе капитана Ковиньяка с герцогом де Ларошфуко; прокурор даст каждому из вас по двадцати пяти ливров в награду.

Доверчивый Фрикотен подпрыгнул от радости. Шалюмо — он был поосторожнее товарища — взглянул на прокурора и на Ковиньяка с выражением крайней недоверчивости.

— Позвольте, — сказал прокурор, — погодите, я еще не обещал этих пятидесяти ливров.

— А эту сумму, — продолжал Ковиньяк, — прокурор получит от процесса капитана Ковиньяка с герцогом де Ларошфуко.

Метр Рабоден опустил голову, он был пойман: следовало или повиноваться, или идти в тюрьму.

— Идет, — сказал он, — я согласен, но надеюсь, что в обмен вы дадите мне расписку.