Онлайн книга «Кому в навьем царстве жить хорошо»
|
– Не передумал, добрый молодец? – Днем подходи, столкуемся. Засмеялась девка, выпустила: – Эх, проторговался, купчина негодящий! В сусеках шаром покати, так он на мышей пеняет! – Выхватила гребень и убежала, а с ней и подруженьки невесть куда с конских спин сгинули. Стоят кони, не шевелятся, головы повесили. Пригляделись мы с Соловьем – спят наши скакуны, так без просыпу кикимор и катали! Утром, поди, и не упомнят ничего. Поздно Соловей спохватился: – Зря, Кощеич, ты их отпустил… ежели самому невмочь, мы бы с Семой подсобили… Ничего я не ответил, пошел в избу досыпать. Пущай что хочет думает. Поутру седлаем коней – один Муромец бодрый да веселый. Мы с Соловьем во всю глотку зеваем, Волчок взъерошенный на солнце греется, распластался, как неживой, кони напиться никакие могут, Сивка на ломоту в костях жалуется. Баба Яга на крылечке пригорюнилась – как в последний путь провожает, даже платочек черный повязала. – Ты, бабка, на нас тоску не нагоняй, лучше дай совет какой дельный на дорожку. – Вот вам мой совет: не едьте туда! Везет нам нынче на советы. Ну да чужим умом все равно жить не будешь, пора бы и свой на деле испытать. Едем – не торопимся, кони на ходу подремывают, хвостами оводней докучливых отмахивают. Негоже на тот свет спешить – прежде хорошенько обдумать надобно, как после на этот вернуться. Окликнул я Соловья, кивнул в сторону – лежит у дороги коряга пустотелая, мхом подернутая, а в корнях растопыренных гребень костяной запутан накрепко. Побледнел Сема, сглотнул на сухое горло – купец-то на поверку зрячим оказался, гнилья и задаром не всучишь. Муромец наших переглядов тайных не разумеет, иным обеспокоен: – Что делать-то будем, Кощеич? – Вы же слышали, что Баба Яга присоветовала… тем и займемся. Мнутся друзья-побратимы: – Ты уж прости, Сема, мы девиц красть не обучены… поперек чести-совести не пойдем… – Дурачины вы, – говорю, – простофили! Кто ж вас настоящих девиц красть просит? Изловите мне лягушку болотную, я ее живо царевной-красой оберну, ею царю Вахрамею и поклонимся! Обрадовались Семы, побежали лягушек ловить. Принесли полные карманы – и царевен, и царевичей, на любой вкус. Выбрал я одну лягушечку посмирней да неприглядней, бросил оземь – встала предо мной девица черновласая, в сарафанчике желто-зеленом шелковом, а по нем шитье изумрудное, разводами. Обошел Муромец вокруг девицы, в затылке поскреб. Хороша, ничего не скажешь, а что лицом зелена малость, так то на немощь желудочную списать можно. Все, как положено – и коса на месте, и кокошник бисерный, а глазами зелеными так и ведет, так и чарует. Нипочем не устоять Вахрамею против такой красы! Только Сема нацелился перси на мягкость попытать, девица его хлоп по щеке! Потер молодец щеку, выдохнул уважительно: – Как настоящая… А говорить она умеет? Подбоченилась царевна-лягушка: – Ква, ква-ква! – Пущай лучше молчит! – постановили мы сообща. Усадили лягушку на коня к Муромцу и дальше поехали. Говорю я побратимам с опаскою: – Лишь бы царь ее до свадьбы в уста целовать не надумал, а то сызнова лягушкой обернется! – Мы уж проследим! Не видать что-то царства навьего. Все лес да лес, восьмая верста навскидку пошла. Только хотели коней подхлестнуть, глядь – кончилась дорога неезженая. Остановились мы, глаза протерли – не появилась, будто отрезал ее кто посередь полянки. Может, подшутила Баба Яга, отвагу нашу испытывала? Кивнул я на череп в траве придорожной, шелом пробитый, следы конские во множестве: – С размахом бабка гуляет… Соловей догадки строит: – А может, навье царство только с темнотой появляется? По ночам и дружина разбойная выходит, видать, света боится. – Или страху побольше нагнать хочет, – сказал я и тронул легонько Сивкины бока коленями. Пошел конь вперед с опаскою, на череп косится. – Ох не к добру это, хозяин… – Ты еще покаркай, волчья сыть! Конь возьми да и скажи сдуру: – Кар-р-р, ежели человеческих слов не разумеешь! Раздалась тут земля, аки трясина болотная, я и понять ничего не успел – падаем куда-то, да быстро так, ровно в яму ловчую! Недолго падали, сажени две. Конь по щетки в землю ушел, я задом о седло приложился. Гляжу – стоим мы на горушке невысокой, дорога вниз сбегает, в поля уходит, по небу тучки гуляют, а солнца нет как нет, отовсюду свет ровный идет. Задрал я голову – прямо надо мною то ли омут, то ли свод, из мрака сотканный, и летят оттуда два коня и собака, вопят согласно. Упали – замолчали, озираются. Ворон эдак деловито на крыльях распахнутых спустился, ко мне на плечо присел: – Ну что, и дальше тебе конь каркать будет или мне дозволишь? – А надобно? – Надобно, надобно! Вон под горочкой дружинники вахрамеевские на ноги резвые повскакивали – не к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р! Увидали нас дружинники, сабли выхватили, на холм карабкаются, задушевных бесед вести не желают. Нас трое, их пятеро, все как на подбор: дюжие, лихие, к мечу привычные, истинно – разбойники. Загодя радуются, как поживу бранную промеж себя делить будут, конями да девицей перед Вахрамеем выслуживаться. Только я примерился петухами голосистыми их обернуть, чую – что-то не то. Как гляну на дружинников, сразу сила чародейская меня оставляет, заклятия в голове путаются. То ли заговоренные они, то ли оберег какой вздели. Хорошо, царевна лягушкой не перекинулась – видать, самим чарам оберег не помеха, во мне дело. Хоть ты на версту отбегай да издали колдуй. Быть бы тут сече кровавой, да нашелся я, навстречу дружинникам руки распахиваю, кричу с радостью: – Ребятушки! Так вы и есть караул обещанный, что к терему царскому нас с почетом проводить должон? Ай да Вахрамей Кудеярович, ну уважил, у самого порога встречает! Растерялись дружинники, сабли опустили, позволили каждого по очереди обнять, троекратно облобызать. Старшой рукавом украдкой утерся, говорит хмуро: – Встретить-то нам велели, да кого – растолковать позабыли. Ты кто таков будешь, придур… приезжий человек? Разыграл я обиду праведную: – Как кто?! Будущий родственник Вахрамеев, вот сестрицу ему в жены везу! – А это что за лбы? – спрашивает дружинник, на побратимов моих кивая. – Подружки невестины? – Родичи, на пир свадебный выбрались. Поворчали дружинника, посоветовались. Кто нас знает, может, и впрямь с царем уговорились-породнились, зарубишь – хлопот не оберешься, пущай Вахрамей сам решает, казнить аль миловать. |