Онлайн книга «Небеса ликуют»
Я ждал тишины, но на большой круглой площади перед Софией шумела толпа. Высокий помост, вокруг него —зрители… Не может быть! Здесь, сейчас, в полусожженном, разоренном войной городе! Они играли. На миг вновь почудилось, что время остановилось и сейчас на дощатый помост гордо выступит Кардинал, чтобы получить пинка от неунывающей Коломбины. Затем настанет черед Испанца в черном камзоле со шпагой при пупе… Я протолкался ближе, к самому помосту. Чуда не случилось и здесь. Актеры были другие, и роли иные, и все шло совсем не так… Хотя почему не так? Испанца не было, зато на помосте подкручивал огромные рыжие усищи Поляк в желтом жупане до пят и шапочке с красным пером. На лице — презрительная гримаса, сапог с огромной шпорой топает о помост. А цо тут за галаце? Hex дзембло везме пшеклентых козаце! Идзьите, хлопи, несить вудки свому пану, а я тут краковьяку вытанцовывать стану! Дружный рев был ответом, и я вновь вспомнил площадь Цветов. Ох, не досталось бы актеру! А поляк хмурит брови, высокомерно поглядывает на возмущенных зрителей. А цо, Панове? Быдло вы естем загонове! Же бы вы знали, цо я естем з дзяда, Из прадзяда шляхтич уродзеный! Над вами всеми Богом поставленный! Ну, это уже стерпеть никак невозможно! Сейчас его будут бить! Интересно, кто? Ага! Вот и он. Тоже усы, но черные. Шаровары, красный кушак, черкеска… То что за собачее я чую слово? Погляньте на того ляха, панове! Те ляхи над казаком ждут смерти, Щоб в домовину скорийше заперты! Так это же Запорожец! Быв татар я без устану, А теперь и ляха быты стану. А може, его вовсе и не быты, Краще живцем кожу злупыты? От тепер я дождався, Що пан зацный мени достався! Ну, кажется, все в порядке! Уже лупит. Все, можно уходить! Зрители кричали, били в ладоши, радостно ухмылялись даже литовские ландскнехты, заглянувшие на шум. Им тоже не за что любить панов зацных. Я оглянулся. Вот сейчас в толпе мелькнет знакомая черная накидка… — Если ты поп — сотвори чудо. Сделай так, чтобы мы встретились! Мы… Ты и я… Это неправильно, чтобы так — навсегда! Неправильно!.. — Киев. Август и сентябрь. Я буду там… Сегодня — пятое августа. Но чудес не бывает. Особняк Дзаконне, мертвое тело на окровавленном покрывале. Лица не узнать, но я хорошо запомнил ее руки. Очень хорошо… …И до конца дней мне не понять, КТО заглянул ко мне в гости тем вечером, чтобы подарить проклятую гитару. Тогда я почти поверил ее голосу. Почти… А может, Обществу служат не только живые? Может, братья уже побывали в Промежуточном Мире, в обители ангелов, где нет ни прошлого, ни будущего, ни жизни, ни смерти? А все-таки жаль, что мне не увидеть Коломбину! Я бы даже не стал расспрашивать о подарке, о том, знала ли она… Я — не судья. Я — подсудимый. — Пану немцу не понравилось? Пан немец совсем не смеялся! Я очнулся. Худая девчушка в ярком платье держала передо мной большую шляпу, полную медяков. — Понравилось… Тяжелая монета глухо ударилась о медь. — Пан немец! Пан немец! — донеслось сзади. — Пан немец ошибся, пан немец кинул дукат!.. Я улыбнулся. * * * Софийские врата были открыты. Двое литовцев, сняв шлемы, крестились на сияющую золотом икону. В самом же храме оказалось неожиданно пусто и темно. Лики святых смотрели хмуро, погас блеск алтаря. Служба еще не начиналась, но возле бокового входа я заметил невысокого старика в темной ризе. — Простите… Вы… Вы священник? Внимательный взгляд из-под седых бровей. — Что вы хотите, сын мой? — Отче, — заспешил я, — мне надо заказать панихиду. Если можно, вечное поминание. За упокой души иерея Азиния, воина Августина и раба Божьего Гарсиласио. Он вновь кивнул, подумал. — Они католики? — Католики, отче. В Лавре мне отказали. Суровые старцы не желали молиться за души нечестивцев-латинов. Но в Киеве не осталось ни одного костела, ни одного ксендза. Кроме меня, конечно… — Вам ведомо, сын мой, что молитва за инославных… Наши глаза встретились, и он замолчал. — Хорошо. Напишите их имена… Перо цеплялось за шершавую бумагу, буквы никак не желали становиться в ряд. — Я тоже католик, отче. Я… Я могу тут помолиться? Здесь молились мои предки. — Можете, сын мой. Я прошел ближе к алтарю, поднял голову — и вздрогнул. Огромные черные глаза заглянули прямо в душу. Оранта — Божья Матерь Киевская. Нерушимая Стена. Древняя мозаика на сером камне. Рука, благословляющая землю. И пока стоит Нерушимая Стена, быть Руси. Быть… Я опустился на колени, я посмотрел Ей прямо в глаза… …И Milagrossa Virgen Avil протянула мне руку. Под ногами — пропасть, тонкая гитарная струна дрожит, вот-вот порвется. Но мне не страшно. С Нею — не страшно. Даже Господь не в силах все простить. Даже ему положен предел милости. Ему — не Ей. Ее рука тверда, она в силах вырвать подписанный кровью договор с Врагом, снять с плеч грехи, вырвать заблудшую душу из Джудекки… Ave, Milagrossa! Если Ты велишь, я пойду вперед — даже по гитарной струне. Пойду туда, где мне нет места, где меня не ждут. Пойду! Оглядываюсь. Черный Херувим исчез, не в силах перенести Ее сияния. Прячься, свиная морда, vade retro, кем бы ты ни был — дьяволом или самим Святым Игнатием. Он святой, я — тоже. Сочтемся! Слева — гитара, справа — Черная Книга. Струна тонка, ей не выдержать лишнего груза. Херувим велел взять гитару, и он прав. Наверно, я таким и буду на иконе — в голландском плаще и с гитарой вместо нимба. Верный признак святости, верная примета для убийц… |