
Онлайн книга «Второй медовый месяц»
— А с Беном говорила? — Ни с кем не говорила. — Роза, у тебя все в порядке? Роза зажмурилась, одними губами произнесла «что в лоб, что по лбу» и сказала вслух: — В полном. — Если что-нибудь не так… — Все хорошо. Позвони мне потом, расскажи, как прошла читка во вторник. — Ладно, — пообещала Эди. — Как папа? — Сидит в своем сарае. — Шутишь? — Ты думаешь? — Передай ему привет, — попросила Роза. — Дорогая… — «Мистер Пропер» ждет! — перебила Роза и отняла трубку от уха. В трубке верещал слабый и невнятный голос Эди. — Пока, мам! Она медленно вернулась на кухню и устало прислонилась к раковине. Эди на собственной кухне, она — на кухне у Кейт, Мэтт и Рут наверняка покупают чайники от «Алесси» для своей, а счастливые Бен и Наоми вообще не заморачиваются насчет кухни. Роза вздохнула. Она удержалась и не сказала матери по телефону то, что хотела. И знала, что просто не смогла — по давним, давно исчерпавшим себя соображениям преданности и предательства, которые так портят семейную жизнь, по тем же самым причинам, по которым ее мать и сестра матери постоянно созваниваются, а за глаза перемывают друг другу косточки. Роза скрестила руки на груди. Внезапно ее осенило: вместе со слабым лучиком пробудившейся надежды ей подумалось, что мысль насчет тетки — ее удача, и если уж на то пошло, в ненадежной семейной системе поддержки должно быть где-нибудь место для родной тетушки. Роза выпрямилась и положила резиновые перчатки на край сверкающего кухонного стола. А затем в задумчивости вернулась к мобильнику в гостиную. — Я играю Освальда, — сообщил юноша. Эди улыбнулась ему: — Так я и думала. Он засмеялся, словно фыркнул. — Нетрудно догадаться, если персонажей всего пять… У него были тонкие черты лица и худоба, которая у Эди почему-то всегда ассоциировалась с поэтами времен Первой мировой. — Кстати, у нас один и тот же цвет глаз и волос, — заметил юноша. — Мать и сын. Эди смерила его оценивающим взглядом. — Полагаю, тебе достался отцовский рост… Он усмехнулся. — Помимо всего прочего. — Помню, — кивнула Эди. — Ох и пьеса. — Да уж, не водевиль… — Значит, на репетициях будем умирать со смеху. Так всегда бывает, когда пьеса мрачная. — Кстати, я Ласло, — представился юноша. — Знаю. Такая экзотика. — А мою сестру зовут Оттоли. — Она актриса? Ласло покачал головой. — Скоро будет врачом. — Он сопроводил слова невнятным жестом. — Никогда еще не играл в пьесах Ибсена. — Я тоже. По-настоящему. — Я даже не надеялся… — И я. — Отвратный был кастинг. — Ужасный. Он улыбнулся. — И все-таки мы здесь, мама. — Если не ошибаюсь, — улыбнулась Эди, — ты периодически называешь меня «мамулей». По крайней мере в этой версии. Он изобразил легкий поклон. — Мамуля. Она огляделась. Смуглая девушка с кудрями, перевязанными на макушке оранжевым шарфом, болтала с режиссером, стоя в почти вызывающей позе танцовщицы — ноги под странным углом к телу и откляченный зад. — А как тебе Регина? Он обернулся. — Жуть. — Тебе, кстати, с ней целоваться. — Жутко вдвойне. — Привыкнешь, — пообещала Эди, — даже двух недель не пройдет. — Видите ли, я всего год как окончил театральную школу… — с жаром ответил он. Эди уставилась на него в упор, улыбнулась и взяла его за руку. — Какая прелесть, — сказала она. Барни настоял, чтобы Кейт отправилась на работу в такси. Три недели она чувствовала себя так плохо, что безвылазно просидела дома, и вот теперь, в первый ее рабочий понедельник, Барни не желал рисковать. Он сам вызвал такси и даже оставил для таксиста на кухонном столе двадцатифунтовую купюру, придавленную апельсином. — Только один раз, — предупредила Кейт. Взглянув на купюру, она пожалела о том, что Барни ее оставил. Забота сама по себе очень приятна, но чужая навязанная воля, подкрепленная деньгами, — совсем другое дело. За предусмотрительность Кейт была благодарна, за деньги — нет. В конце концов, она еще работает и вполне способна сама оплатить поездку на такси. Апельсин она положила обратно в вазу с фруктами, подумала и воткнула туда же купюру, как флажок. В такси на Кейт нахлынуло невыразимое облегчение: оттого, что больше не хочется умереть, что незачем сидеть в четырех стенах, что на работе ее ждет такая отрадная — по сравнению с домашней заботой — обезличенность. Правда, на работе свои сложности и люди, от которых лучше держаться подальше, но с другой стороны, за них незачем нести ответственность. Никого из них не придется с жаром благодарить за любое выполненное дело, ведь для этого их и нанимали. Как хорошо, что Роза попыталась навести в квартире порядок. Вернувшись домой после выходных, проведенных в Дорсете у родителей Барни — слишком много еды, с точки зрения Кейт, чересчур много заботы, внимания, мягких подушек и встревоженных вопросов, — они обнаружили, что квартира пропахла хлоркой, а все комнаты до единой приобрели странный вид, словно некий природный катаклизм взбаламутил было их, но вдруг утих, не завершив начатое. Роза умела браться за дело и энергично доводить его до какого-то промежуточного этапа, но закончить работу, замести следы, подумать о завершающих штрихах было выше ее сил — она искренне не понимала, зачем это нужно. Такими были и ее университетские эссе: энергично и решительно начавшись, они просто останавливались, не дойдя до конца, словно в авторе внезапно иссякло топливо. Барни оглядел гостиную. — Словно кто-то оставил окно открытым, и по дому пронесся ураган. Кейт была несказанно благодарна — в сущности, особенно благодарна — за то, что в момент их возвращения Розы не оказалось в квартире. Она оставила на кухонном столе в вазе связанные в тугой пучок чахлые тюльпаны из супермаркета и записку с сообщением, что она уходит на всю ночь. Чувствуя себя предательницей, Кейт приоткрыла дверь в комнату Розы и заглянула внутрь. Постель была, грубо говоря, заправлена, пол условно чист, потому что всю одежду Розы, сваленную кучей в одном углу, прикрывал оранжевый твидовый пиджак, раскинувший рукава, словно для гротескного объятия. Кейт сглотнула. На перевернутой коробке из-под вина, заменявшей Розе прикроватную тумбочку, стояли кружка и стакан. Подавив желание войти и забрать их, Кейт прикрыла дверь. |