Онлайн книга «Глядящие из темноты»
— Вообще-то они привезли с собой довольно странные вещи, — заметил примас, — частью непонятно, из чего они сделаны, а частью — для чего они нужны… — А! — Что поделать, человеческое любопытство — распространенный порок, — вздохнул примас, — и вполне естественный. Но, что бы это ни было, это не оружие. Они мирные люди и переговоры вели дружественные. Никаких угроз… — Им и нет нужды. Имея за спиной сильную державу… — Но очень далекую. — Да. — Лорд Ансард поднялся, и потревоженное пламя метнулось вбок, заставив отпрыгнуть в сторону огромную темную тень. — Очень далекую. Благодарю вас за проявленное терпение, ваше святейшество. Прошу прощения, что отнял у вас время. — Ничего, — устало ответил священник, — это всего лишь время. Он тоже поднялся, но вместо того, чтобы направиться к двери, подошел к окну и выглянул наружу. Какое-то время он напряженно вглядывался во тьму, потом отпрянул и устало провел рукой по глазам, вытирая водяную пыль. — У меня разрывается сердце, — буднично сказал он. — Ибо грядет нечто страшное. Доброй ночи, милорд. — Да, — медленно отозвался Ансард, — доброй ночи. * * * Маркграфиня отложила в сторону вышивание. Слишком сумрачно для этого времени дня, в это время года… — Мессир Леон говорил, ты умеешь развлекать людей. — Такова моя профессия, госпожа, — ответил Айльф. — Раньше порою бывало так весело, — вздохнула леди Герсенда, — особенно весною… В эту пору как раз отцветают деревья… лепестки кружатся на ветру… А теперь идет этот дождь, и сердце гложет тоска. Подай мне плащ, Сорейль. Тот, на меху. Мне холодно. Девушка неслышной тенью скользнула из угла и, укутав плащом плечи своей госпожи, устроилась на крохотной скамеечке у ее ног. — Раньше все было по-другому, — задумчиво продолжала леди Герсенда, — жизнь была полна, вечерами мы собирались в парадном зале, менестрели пели… Ты, говорят, учен музыке… Окна были закрыты ставнями, камин протоплен древесным углем, чтобы прогнать сырость, но светильники горели скудно, и оттого казалось, что комната существует сама по себе, вне чередования дня и ночи. Айльф вздохнул и, опустившись на одно колено, тронул струны крохотной лютни. Он ненавидел петь на пустой желудок. — Прекрасная дама, за этот хрустальный фиал, за блеск его чудный и за благовония в нем я отдал торговцу доспехи свои и кинжал, а также в придачу наследный родительский дом; и ныне, как нищий, стою на коленях в пыли… Ах, выйди навстречу и жажду мою утоли. — К чему благовония, если в саду у меня качаются алые розы, бутоны клоня… К чему мне, о юноша, тот драгоценный хрусталь — светлее и ярче роса на колючих кустах. — Прекрасная дама, вот этот парчовый наряд струится, как волны морские, и радует взгляд; я отдал торговцу борзую свою и коня — ах, выйди навстречу и только взгляни на меня! — Ах, много прекрасней, чем этот парчовый наряд, в моем вертограде бежит со скалы водопад, и радуги в солнечном свете игра мне милей шитья золотого и всех драгоценных камней. Вышивка упала с колен госпожи Герсенды, но она не заметила этого. «Да она, никак, плачет, — подумал Айльф, — вот уж точно, все бабы с придурью, и эта ничуть не лучше остальных. Не хочет видеть, что вокруг творится, люди вокруг мрут, точно мухи, а чуть ей споешь что-нибудь жалобное, она и пойдет рыдать». — Прекрасная дама, я продал свой щит и копье, и ныне при мне только бедное сердце мое; никто не польстится на порченый этот товар — снедает его непрестанный и гибельный жар… — Ах, сколько бы я ни искала в зеленом саду, дороже, чем сердце твое, ничего не найду! Войди же в калитку, где дремлет мой розовый куст и шмель золотистый горячих касается уст… — Его светлость завтра отправляется в Ретру, — мечтательно проговорила маркграфиня. — Говорят, там красиво… И твои хозяева тоже едут? — Полагаю, да, сударыня. — А… лорд Ансард? — Вам лучше знать, госпожа… Но, думаю, да… его воины теперь при маркграфе, нашем государе. А он при своих воинах. — Мужчинам, — сказала маркграфиня, — нравится ратное дело. Точно таким же тоном она бы сказала: «Дети любят играть в игрушки». — Что поделать, сударыня, — неопределенно отозвался Айльф, — такова уж наша природа. — Красивые ты поешь песни, — глаза леди Герсенды вновь затуманились, — ты сам их придумываешь? Или слышал где-нибудь? — Не знаю, сударыня, — Айльф беспомощно пожал плечами. — Они… ну просто существуют, и все. Леди Герсенда благосклонно кивнула: — Приятно, что они все еще существуют. Позаботься, чтобы его накормили, не тем, чем кормят в людской. Что-нибудь с господского стола, Сорейль, милочка. Айльф поклонился как можно ниже. «Что-то она все же в мужчинах понимает», — думал он, бредя вслед за Сорейль в сторону кухни. * * * — Где ты, нечисть тебя побери, шляешься? — раздраженно спросил Леон. — Я же велел тебе сидеть здесь… — Так ее же светлость… — оправдывался Айльф. — Ладно. Ты ввел ему вакцину, Берг? — Да, — угрюмо проговорил Берг, — ввел. — Что ж, — Леон уселся на постель, предоставив Айльфу стягивать с него сапоги, — собирайся, парень, мы завтра едем в Ретру. — А что мне собираться? — жизнерадостно отозвался Айльф. — Ноги в руки, и… — Так наши вещи собери. Терранские амбассадоры должны выглядеть пристойно. — Хлеба небось его светлость надеется прикупить, — заметил парень. — Вот уж герцог потешится вволю. Солер с Мерсией не то чтобы на ножах, но была какая-то давняя распря… — Что, не продаст герцог Орсон зерно? — Почему? Продать-то продаст, но поунижаться заставит. — Ты бывал в Ретры? — спросил Леон. — И в Ретры. И в самой Ретре. — На что она похожа? Айльф задумался. — Ретра? Ну, знатный город. Солеру не чета. А уж дворец — замку его светлости до него… Сам-то я внутри не бывал, понятное дело, но рассказывали — позолота там везде, смальта, даже двор мрамором выстлан… А еще ихний герцог всякие механические игрушки любит — говорят, птички заводные там поют на золотом дереве, а на ветках яблоки из ясписа… — Ясно, — сказал Леон. Что-то исподтишка грызло его, и он никак не мог понять, с чем связана эта бесформенная, но ощутимая тревога. — Послушай, а как там наша Сорейль? Айльф покачал головой. — Госпоже она вроде полюбилась. Из ихних покоев и не выходит. Но она вообще… тихая, держится неприметно. «Вот оно, — подумал Леон, — я ничего не чувствую… У меня прерывалось дыхание от одного ее вида, а сейчас лишь какое-то странное опустошение, словно… словно ее и не было». |