Онлайн книга «Красные волки, красные гуси»
|
– Опять же – ну и что? – А что, если весь тираж будет состоять из таких экземпляров? Все издания, наличествующие на данный момент? Как это отразится на всех нас? – Никак, – неуверенно сказал я. – Вы ошибаетесь. Я же говорю вам – все написанное и есть правда. В каком-то смысле. Ладно, мне пора. Он сгреб в портфель свой экземпляр «Войны и мира» – я специально смотрел, чтобы свой, и направился к двери. Уже на выходе я окликнул его: – Погодите. Так какой хлеб нарезает Шарлотта? Он обернулся и устало мигнул: – В вашем экземпляре, ну, который я брал на дом, она нарезает черный хлеб. Ржаной. – Ну и что? – А то, что дом, где на стол гостям подают ржаной хлеб, принадлежит совсем другой культуре. Вы понимаете? Одна деталь, и уже все другое. Сельское хозяйство. Традиции. Даже климат! – Если это в одном экземпляре, то ничего, – неуверенно сказал я. – А вы уверены, что только в одном? – спросил он через плечо и вышел. Я слышал, как он топает по железной лесенке. * * * – Алик, – трагичным голосом спросила тетя, – что это такое? А то она не знает, что это такое. – Я хотела постирать твои брюки. На всякий случай проверила карманы. А там… – Ну, тетя Валя… – Будет звонить твоя мама, что я ей скажу? – Ничего, – сказал я сквозь зубы. – Я думала, ты приличный мальчик. – Я и есть приличный мальчик. А это мне нужно для опытов. – Алик! Ну какие в библиотеке опыты? Что ты мне врешь? Ты спутался с этой… Райкиной дочкой. Сарра Моисеевна сказала, она видела, как вы вместе выходите из аптеки. И мамаша ее была шалава, и девка такая же шалава выросла… Значит, они дают понять, что за мной все-таки наблюдают. Сарра Моисеевна это так, прикрытие. – А вот это, – выдавил я перехваченным горлом, – уже мое дело. – Позволь! Я за тебя отвечаю. Я не допущу, чтобы… Она замолчала, прислушалась и вновь повернулась ко мне. Лицо у нее было несчастное. – Ну, вот опять. – Это трамвай проехал, тетя. – Нет. Они опять ее включили. Когда она работает, я слышу всякие гадости. Пойди, Алик, будь хорошим мальчиком, скажи им. – Ладно, – сказал я с облегчением, – сейчас схожу. Забрал у нее презервативы и вышел. На ветке за окном угрюмо требовала свою бутылку горлица. * * * Вода была прохладной. Я заставил себя отплавать свои четыре каэм, потом вылез на мокрый песок и растерся шершавым полотенцем. Над морем плавали волокна тумана. У горизонта, над полосой тумана, тянулась цепочка птиц – кажется, диких гусей. Они-то могут лететь, куда хотят – на всякие границы им наплевать! Потом я подумал, что на самом деле мне надо бы плавать не вдоль берега, а в открытое море – совсем другое ощущение. Но на меня тут же начнут орать с патрульной вышки. Они на всех орут. «Мужчина, заплывший за буйки, немедленно вернитесь обратно!» И потом как же я буду мерить километры? Я поднялся наверх, миновав плакат «Правила поведения на воде» и черную табличку, на которой мелом были выведены цифры – температура воды и воздуха. Может… просто остаться здесь, устроиться на водную станцию, измерять температуру, следить, чтобы другие не заплывали за буйки? Книжный магазин на Базарной открывался в девять. Я успел заскочить туда по дороге на работу. Покровский пришел в пять – я уже запирал окна на шпингалеты. – Сегодня короткий день. Он ответил: – Я ненадолго. Просто хотел взять книгу. Вид у него был какой-то пришибленный, скучный, словно его побило молью. – Какую-нибудь классику, да? Он помялся. Потом сказал: – Хватит с меня этой классики. Лучше фантастику. Там ведь все равно все выдумка, верно? И если что-нибудь изменится… Кто заметит, сколько ног на самом деле было у инопланетного чудовища? Я сказал: – Я был в книжном. У них есть этот ваш «Вертер». Новое издание, прошлого года. Я посмотрел. – Ну и что? – быстро спросил он. – Черный. Ну и что? Может, всегда был черный? Кто помнит? – Вот именно, – согласился он. – Я об этом и говорю. – Он помялся: – Простите, но… тот Толстой? Можно посмотреть еще раз? – Так мы вчера смотрели… – Это же каких-нибудь пять минут! Я пожал плечами и поплелся к стеллажу с намалеванной на картоне буквой «Т». Третий том «Войны и мира», понятное дело, стоял на месте – редкий ученик добирался до середины эпопеи. – Вот он, ваш Толстой. – Посмотрите вы, ладно? – «Наташа…» – начал я, поскольку том сам собой раскрылся на триста девяносто пятой странице, – «…касательно личности их раненого спутника, тогда как Соня…». Это не та книга. Вы ее подменили, да? – Нет, – уныло сказал он, – просто это распространяется все дальше. Как инфекция. Так я и думал. – Скажите, – спросил я, – а вы газеты читать не пробовали? Он прикусил губу, и я понял, что попал в точку. Вот почему они им заинтересовались. Из-за газет. Ведь если… – Я, наверное, вообще не буду читать, – быстро сказал он. – Вы думаете, если вы прочтете газету, и там… если везде будет написано, что… Что границы открыты, никто не спрашивает никаких справок, и мне не надо… Что я никогда, никогда не лежал в психушке. Что меня любит Лиля. Не сложись все так, как сложилось, не прищучь они профессора Литвинова, не разгони кружок… Приходил человек в сером, вел долгие разговоры, смотрел укоризненно… Что я тогда ему сказал? О ком? Не помню. И я сказал хриплым шепотом: – Если это правда… а вдруг… вы можете сделать так, чтобы все это… ну, это, вы понимаете? было лучше? * * * – Я не могу по заказу, – упирался он, – это как-то само… просто возникает в голове, и все. – А если представить поярче… – Что? – Ну, Наполеон отменил крепостное право, просто росчерком пера, взял и отменил, и крестьяне взяли вилы и… Нет, не то. Опять получается то же самое… Или вот… – Вы знаете, – сказал он, – это мне приходило в голову. Но это как-то слишком глобально. Я не… не умею думать общими понятиями. Не представляю их. Только что-то частное, детали, подробности. Это да… – Подробности. – Я задумался. – Вот вы говорили, что подробности тоже могут… |