Онлайн книга «Малая Глуша»
|
* * * Вася поглядел на Ляльку и вежливо сказал: – Здрасте. – Добрый вечер. – Лялька была милая и кроткая, просто замечательная Лялька. – Погуляла? – мрачно спросила Петрищенко. – Я не гуляла, – сказала Лялька и поправила прядку, – я готовилась. К семинару. Я же тебе говорила. Поесть нечего? – Уже нет, – сказала Петрищенко, – впрочем, там колбаса, в холодильнике. Сделай себе бутерброд и иди к себе. Нам работать надо. Лялька прошла к холодильнику мимо Васи, нарочно очень близко, и Петрищенко в который раз печально отметила, что ноги у нее тяжеловаты. Бутеброды она резала нарочито медленно, то и дело поглядывая на Васю, и Петрищенко не выдержала. – Не много ли? – Что? – Лопнуть не боишься? Лялька поглядела на нее с ненавистью, открыла рот, увидела, что Вася смотрит на нее с участливым, доброжелательным интересом, покраснела – точно так же, как мать, от шеи, швырнула тарелку с бутербродами на стол и, хлопнув дверью, скрылась в своей комнате. – Зачем вы так, Лена Сергеевна, – укоризненно прогудел Вася, рассеянно подбирая бутерброд, – она, вон, обиделась. – Она все время обижается. – Красивая же девушка… – Красивая? – удивилась Петрищенко. – Конечно. Вы просто привыкли, не замечаете. А можно еще чаю? – вежливо спросил Вася. – Да-да, – устало сказала она, – я сейчас. Она вытряхнула в ведро остатки чая и засыпала в чайник свежий, распечатав припасенную для торжественных случаев пачку со слоном. Вася с интересом наблюдал за ее манипуляциями. – А вы чайник не ополаскиваете кипятком перед тем, как засыпать? – удивился он. – Ну, вообще-то… – смущенно ответила Петрищенко, – как когда. – Это неправильно, – серьезно сказал Вася. Он покосился на дверь, но дверь была прикрыта, и даже отсюда было слышно, как в Лялькиной комнате орет «АББА». * * * Розка, морщась при каждом шаге, потому что туфли-лодочки намяли пальцы ног, шла по тротуару. Она была Анжеликой, и горячая кобылка приплясывала под ней, а она сдерживала ее маленькой твердой рукой с нервными сильными пальцами. За стенами форта поджидали раскрашенные индейцы, грубоватые поселенцы и мальтийские рыцари… И очень хорошо, думала она, очень хорошо, что Жоффрей позаботился о припасах, потому что грядет зима, а с зимой – голод, и рыщут в окрестных лесах страшные раскрашенные ирокезы, сжимая в окровавленных руках дымящиеся скальпы своих извечных врагов сиу… В лесу росли колючие акации с перистой полупрозрачной листвой, и ажурная тень падала на ее белую кожу, на замшевый костюм для верховой езды, на гнедой круп лошади, а по правую руку тянулась глухая, сырая и бледная стена санатория-профилактория «Чайка». Спину Анжелике сверлил пристальный взгляд. Розка вздрогнула и тряхнула головой. Акация трясла сухими стручками. Почему, бормотала она про себя, ну почему он прицепился ко мне? Если я побегу, я погибну. Она вдруг поняла это с отчетливой ясностью, и шла, прижимая локтем к боку сумку на длинном ремне – чтобы не колотила по бедру, оскальзываясь на своих высоких каблуках, перебирая ногами в узких жестяных джинсах с наклейкой «Ранглер». – Нельзя, – выдыхала она при каждом шаге сквозь стиснутые зубы, – нельзя… нельзя бежать… Холодный взгляд сверлил ей затылок, как раз то место, где курчавились волосы, уже отросшие после Скибиной стрижки. Плохо ее Скиба, честно говоря, подстригла! – Так идут…. Мимо гостиницы киностудии, мимо девятиэтажки-башни для семей высшего плавсостава – «дворянского гнезда»… – Спокойным шагом… Мимо ограды с мавританскими башенками, мимо ворот со львами, откуда дохнуло сыростью и темнотой. – Впереди… с кровавым флагом… Тьфу, все-таки с багряным флагом… впереди с багряным флагом… Дура я дура, я же еще на стадионе чувствовала, как оно за мной следит, надо было сказать Васе, он расспрашивал собачника, я же поняла, специально, только не поняла, зачем, и ведь сказал, чтобы я звонила, если что… И цокают, цокают по асфальту подковки кобылки Долли… – И от пули невредим… Мимо трехэтажной коробки киностудии с корабликом на фасаде, трех памятных досок, одна с профилем Довженко, теперь через улицу, красный, наплевать, проскочим, не в первый раз… – И за вьюгой невредим… Визг тормозов… – В белом венчике из роз… Фу ты… Она стояла на углу Гагарина. Прижимая руку к груди, под ложечкой остро кололо непонятно почему, она же не бежала… Почти не бежала. Навстречу шла их соседка, а заодно и дворничиха тетя Шура, большая, толстая, ее даже сняли один раз в эпизоде, она там играла на трубе, сама Кира Муратова и сняла. – Ты чего, мамочка? – спросила тетя Шура густым доброжелательным басом. – Напугал кто? А нечего вечером по улицам шляться. – Я с работы. – Розка раз-другой глубоко вдохнула, выравнивая дыхание. – А чего это ты с работы белая такая и задыхаешься? – Хочу – и задыхаюсь, – автоматически ответила Розка. – Шляшься по вечерам, а тут человека убили. На стадионе. Совсем под боком, можно сказать. – Как… убили? – А, маньяк зарезал. И покалечил так страшно… Или, может, – она понизила голос до шепота, – и не покалечил… Говорят, что-то с ногами. – А что? – Не знаю, что, – сурово сказала тетя Шура. – Пытали его, может? В костер совали? Там, на склонах. Там вообще гулять опасно, сплошные маньяки. Так что шла бы ты, мамочка, домой. Я своей говорю, вырядилась в эти джинсы, словно отштамповали вас, вот и ходите, как приманка для всяких маньяков. Все же видно, и спереди, и сзади… И от этих джинсов женские органы страдают, я сама читала. Кровь застаивается… И потертости, аж до воспаления, ну, сама знаешь, где… Поэтому и такие хлипкие вы, вон, бледненькая какая… Вот, когда я была молодая, никаких джинсов не было, так у меня щеки были, как помидор… – Ага, – тихо сказала Розка. Она заглянула в сумочку, потом в кошелек… – Тетя Шура, две копейки не одолжите? – Наверное, мальчику звонить, – проницательно сказала тетя Шура. – Не хочешь, чтобы мама знала, да? Ой, золотко, с джинсов все и начинается… Две копейки она тем не менее достала из потрепанного черного кошелька с замочком-поцелуйчиком и протянула Розке. У ближайшего телефона-автомата оказалась оторвана трубка, но рядом, у гастронома, был еще один, стекло разбито, щель-копилка погнута, но двушку удалось протолкнуть. Чтобы вытащить бумажку с Васиным телефоном из джинсов, ей пришлось резко выдохнуть и втянуть живот. Никто долго не подходил, но наконец старческий голос, не поймешь даже, мужской или женский, сказал «але?». |