Онлайн книга «Медведки»
|
Мне захотелось развернуться и побежать следом за Леонидом Ильичом. Я ее не знал. Я не знал эту женщину. Я давно уже не знал никакой женщины, если честно. Авантюристка? Воровка? Откуда она знает, как меня зовут? – Ладно, – сказала женщина, – ладно. Не бойся, я пошутила. Мы не знакомы. – Не сомневаюсь, – ответил я сухо. – Но согласись, зыкински получилось? Ты аж заикаться начал. – Как получилось? – переспросил я. – Зыкински. Слушай, а чего мы на дожде стоим? Пошли в дом? Холодно же. – Погоди, – сказал я, – ты вообще кто? – Ну... – она на миг замялась, и я понял, что она сейчас соврет, – у меня к тебе поручение. От одного человека. Очень важное. Сейчас она скажет «ничего личного» и вытащит пистолет. Маленький такой дамский пистолетик. – Врешь, – сказал я. – Ну, вру, – легко согласилась она, – но ведь и правда холодно. Я подумал, что выгляжу глупо. Стою на крыльце, не решаюсь войти в свой собственный дом. Ну ладно, не свой собственный. Если она не уйдет, мне что, так и стоять тут? Сосед Леонид Ильич знает, что ко мне кто-то пришел, если что, я могу позвать на помощь. А что, собственно, – «если что»? От напряжения и неловкости мне захотелось спать. Струйка воды с карниза пролилась мне за шиворот. Я сказал: – Ладно. И стал шарить по карманам в поисках ключей. Ключи нашлись, но пальцы у меня совсем закоченели, и я уронил ключи в траву, потом долго шарил в темноте, а она светила мне зажигалкой, прикрывая ее от дождя ладонью. Язычок пламени просвечивал сквозь нежную плоть, пальцы казались виноградинками, освещенными солнцем. Так их, кажется, и называют – «дамские пальчики». Я нашел ключи, распрямился и отворил дверь. Я не хотел, чтобы она оставалась за спиной, а потому втолкнул ее в темную комнату и зажег свет. Я ее не знал. Она была совсем юной, хотя сейчас их возраст хрен разберешь. Шестнадцать? Двадцать? Вдобавок она была вся в черном. Черное бархатное пальто, черная муаровая юбка, из-под которой виднелись черные кружевные чулки, огромные черные ботинки с металлической оковкой – и как она умудряется в них ходить, они же должны сбивать ноги до кости. Ногти у нее были крашены черным лаком. Губы – черной помадой. Волосы черные. Глаза черные. И еще черный блестящий камушек в ноздре. Еще она была мокрой – с черных волос капала вода, с юбки капала вода, с бархатного пальто капала вода. Принцесса на горошине. Почему бы принцессе на горошине, в конце концов, не быть готкой? Кожа у нее была очень белая, а нос покраснел от холода. Интересно, а когда сопли, они как-то протекают через пирсинговую дырку? Черт знает, о чем думаю... – Ну, а теперь, – куртку я снимать не стал, мне казалось, что если я сниму куртку, то вроде как ей тоже можно, а потом ее уже не выставишь, – может, все-таки скажешь, что тебе нужно? Тонкие злые губы у нее мелко дрожали, то ли от холода, то ли от смеха. – Ну и мокредь, – она встряхнулась, как выдра, и, путаясь в рукавах и раздраженно морщась, стащила свое длиннющее пальто. Под ним оказалось что-то совсем уж невообразимое – кожаный корсет со шнуровкой. Бросила пальто на стул, оно опало, лоснясь, как пустая шкурка. Я так и остался стоять в куртке. Получилось совсем уж глупо. Поэтому я стащил куртку и аккуратно повесил ее на вешалку. Сама она села на другой стул – рядом с пальто. Получилось, все стулья заняты, и я остался стоять. Вот же нахалка! Я убрал ее пальто со стула и сел сам. Теперь получилось – она в доме, я ее вроде как пригласил, и мы сидим друг напротив друга за столом. Очень мило. Похоже, она умеет заставить человека делать то, что ей нужно. – Я уж думала, мало ли. Вдруг в городе заночуешь. Тогда полный абзац. А вдруг клиентка? Ерунда, такие самодостаточны, они не заказывают романов про себя. Она, правда, похоже, с фантазиями, может, ночью на кладбище ходит грустить при лунном свете... Какой прекрасный готический роман можно для нее написать, с семейными тайнами и кладбищенскими склепами, с призраком Белой дамы и безумной женщиной, запертой на чердаке старого дома! Я сидел, смотрел на нее и молчал. Рано или поздно у нее истощится терпение, и она встанет и уйдет. Или скажет, что ей нужно. Второй раз спрашивать я не собирался. К тому же она, скорее всего, соврет. По ней было видно, что она любит и умеет врать – прекрасное, полезное качество. Она и правда начала маяться. Закинула ногу за ногу (под юбкой обрисовалась острая коленка) – и покачала носком ботинка. Металлическая пряжка отбрасывала мне в лицо ритмичные вспышки света. Объемистый черный кожаный рюкзак жался к ноге, как собака. – А чаю можно? Я недооценил ее наглость. Я сказал: – Нет. – Кончай дуться, – она уселась поудобнее, уходить она явно не собиралась, – я правда замерзла. Я включил чайник, стараясь не поворачиваться к ней спиной. Аферистка? Рассчитывает, когда я отвернусь, подлить мне в чай клофелину? Или будет шантажировать, угрожая, что заявит, что я пытался ее изнасиловать? Наверняка где-то в кустах прячется ее здоровенный сообщник, только и ждет сигнала. А ей наверняка нет восемнадцати. Или есть? Не хватало мне только сесть за изнасилование несовершеннолетней. – А у тебя тут камин. Зыкински. – Он не работает, – сказал я машинально, – то есть нельзя зажигать. Дымоход надо прочистить. Слушай, шла бы ты отсюда. Попей чаю и вали. Чайник зашипел и выключился. Я налил ей чаю в гостевую чашку. Она тут же бросила туда две ложки сахара и принялась яростно размешивать. В ней было все не так, какая-то несостыковка, несовпадение. Ложь, маска. В обыденной жизни разве говорят «зыкински»? Это специально для меня. Вот такая она неформалка, говорит на молодежном жаргоне. Может, она и брюнеткой стала совсем недавно? Кто она вообще такая? – А ты чего чаю не пьешь? – Не хочу, – сказал я сквозь зубы. – Чай горячий, – она одобрительно кивнула, – хорошо... Чай она пила довольно шумно. Наглая девица. И невоспитанная. И еще она нервничала. – Ты все это сама шила? – спросил я. Рука у нее дернулась, и чай выплеснулся на торчащее из-под бархата колено. – Не-а, – она покачала головой, – корсет Лялька подарила. А юбку я на блошке у одной старушки купила. Только оборку потом пришила. Нравится? – Ничего. Мрачновато только немножко. – Так надо, – сказала она сурово. |