Онлайн книга «Море-океан»
|
— Прощай, Элизевин. Простой мотив. — Прощай, Томас. Элизевин выскальзывает из-под плаща и встает. Нагое тело девочки хранит уютное тепло целой ночи. Элизевин берет свое платье и подходит к окну. Заоконный мир на прежнем месте. Можно учинить все что угодно — он вечно будет на своем месте. В это трудно поверить, но это так. Босоногая девочка. Поднимается по лестнице, входит в комнату, идет к окну, останавливается. Холмы почивают от дел. Как будто перед ними никакого моря. — Завтра мы уезжаем, падре Плюш. — Что? — Мы уезжаем. Завтра. — Но… — Пожалуйста. — Элизевин… такие вещи не решаются с бухты-барахты… Сперва нужно отписать в Дашенбах… Они ведь не ждут нас каждый божий день… — Мы не поедем в Дашенбах. — То есть как не поедем в Дашенбах? — Не поедем. — Элизевин, давай поговорим спокойно. Мы приехали сюда, потому что ты нуждаешься в лечении. Чтобы вылечиться, ты должна войти в море, а чтобы войти в море, ты должна… — Я уже вошла в море… — Что-о? — Я больше не нуждаюсь в лечении, падре Плюш. — Но… — Я жива. — Господи… что, черт возьми, произошло? — Ничего… просто поверь мне… умоляю, просто поверь… — Я… верю тебе, но… — Тогда давай уедем. Завтра же. — Завтра… Падре Плюш онемел, перебирая в руках свое изумление. Тысяча вопросов в голове. И он прекрасно знает, какой из них задать. Короткий, ясный, простой вопрос: «А что скажет твой отец?» Совсем простой. Но он-то обычно и теряется по ходу дела. Ищи потом ветра в поле. И пока падре Плюш занят поисками, его голос неожиданно изрекает: — Ну, и как оно… море? Элизевин улыбается. — Чудесное. — А еще? Улыбка не сходит с ее губ. — В один прекрасный момент оно кончается. Выехали чуть свет. Экипаж весело мчал по дороге вдоль берега моря. Падре Плюш отдавался на произвол тряски с тем же радостным смирением, с каким собирал вещи, прощался со всеми, еще раз прощался со всеми и нарочно оставил в таверне чемодан, ибо, уезжая, непременно следует запастись подходящим предлогом для возвращения. На всякий случай. Он не проронил ни слова до тех пор, пока дорога не повернула и море не начало удаляться. Ни на мгновение дольше. — Смею ли я поинтересоваться, куда мы едем, или это уже слишком? Элизевин зажала в руке листок бумаги. Она мельком взглянула на него. — В Сен-Партени. — А что это? — Так. Одно местечко, — сказала Элизевин, накрыв ладонью листок. — И далеко это местечко? — Дней двадцать пути. В пригороде столицы. — Дней двадцать? Нет, это безрассудство. — Смотри, падре Плюш, море уплывает. — Дней двадцать… Хотелось бы надеяться, что для подобного путешествия у тебя достаточно оснований… — Оно уплывает… — Элизевин, я, кажется, к тебе обращаюсь: зачем мы туда едем? — Затем, чтобы отыскать одного человека. — Трястись двадцать дней, чтобы отыскать одного человека? — Угу. — Черт, тогда это должен быть по меньшей мере принц, я не знаю, сам король, святой… — Примерно… Пауза. — Это адмирал. Пауза. — О Боже… По вечерам архипелаг Тамал застилает густой туман. Он пожирает корабли и возвращает их на рассвете, запорошенными снегом. В новолуние вода в проливе Кадаум отступает, обнажая огромную отмель, усеянную говорящими моллюсками и ядовитыми водорослями. В сицилийском заливе потонул остров, а два других, не отмеченных на карте, всплыли неподалеку. В водах Драгара схватили жестокого пирата ван Делла; пират предпочел броситься в море на растерзание акулам, чем отдаться в руки офицеров королевского флота. С изнуряющей педантичностью адмирал Лангле продолжал собирать в своем дворце все мыслимые небылицы и немыслимые были, стекавшиеся к нему с морей и океанов. С неиссякаемым упорством его перо расчерчивало фантастическую географию неугомонного мира. Его мозг находил отдохновение в точной и незыблемой повседневности. Его жизнь разворачивалась тождественная самой себе. И неухоженным, почти смятенным, пребывал его сад. — Меня зовут Элизевин, — сказала представшая перед ним девушка. Его поразил этот голос: бархат. — Я знаю человека по имени Томас. Бархат. — Когда он жил с вами, его звали Адамсом. Взгляд адмирала Лангле затрепетал в темных глазах девушки. Лангле молчал. Он надеялся, что никогда уже не услышит это имя. Все это время он отгонял его от себя. В запасе у адмирала было несколько мгновений, чтобы не дать ему вернуться и снова изранить его душу и воспоминания. Он собирался встать и просить эту девушку уехать. Он даст ей экипаж. Денег. Все что угодно. И прикажет уехать. Именем короля, уезжайте. Словно издалека до него донесся бархатный голос. Произнесший: — Позвольте мне остаться. Пятьдесят три дня и девять часов Лангле не мог понять, что заставило его в тот миг ответить: — Как вам будет угодно. Он понял это однажды вечером, когда, сидя рядом с Элизевин, услышал ее ласковый голос: — В этот час женщины Тимбукту поют и любят своих мужчин. С лиц исчезают тени, и даже солнце скрывается, смущенное их красотой. Лангле почувствовал, как непомерная и сладостная усталость прихлынула к его сердцу. Будто после многолетних скитаний, сбившись с пути, он наконец вступил на возвратный путь. Не оборачиваясь, он тихо проронил: — Откуда вам известна эта история? — Я не знаю. Но знаю, что она ваша. Эта и все остальные. Элизевин провела во дворце Лангле пять лет. Падре Плюш — пять дней. На шестой он сказал Элизевин, что это невероятно, но он забыл чемодан в таверне «Альмайер»; это действительно невероятно, но там остались важные вещи, там, в чемодане, одежда и, наверное, книга со всеми молитвами. — Как это наверное? — Наверное… ну, то есть наверняка, я вспомнил, она наверняка там, ты же понимаешь, я без нее никак не могу… эти молитвы, конечно, не бог весть что, но лишиться их вот так… тем более, что пути туда каких-то двадцать дней, подумаешь… — Падре Плюш… |