Онлайн книга «Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия»
|
– А от кого в телевизоре у тебя сердце бьется? – полюбопытствовала Наталия Павловна, вываливая на сковородку замороженные грибы. – От Чубайса, например. Вот он настоящий мужик. – Чубайс? А что, в нем действительно что-то есть. Только где Чубайс, а где мы… А вообще ты про Чубайса помалкивай, а то и побить могут! Известно же – «во всем виноват Чубайс»! Ну а поближе никого нет? – Даже и не пахнет. – А кому же ты меня сватать собиралась? – Ваньке. – Кто такой? – без особого интереса спросила Наталия Павловна. – Сосед. Хороший мужик, овдовел не так давно. Детей нет. Неглупый, красивый… – А что ж ты сама им не займешься? – У него мама. А две мамы на меня одну – это слишком. К тому же его мать, кажется, антисемитка. – Спасибо тебе, подруга! – рассмеяласьТата. – Но ты же русская. – Ну и что? Все равно терпеть не могу антисемитов! И вообще, Сонька, ты сама, что ли, не знаешь, что все эти знакомства – чепуха, почти никогда ничего не выходит. И не надо. Буду учиться жить одна, как Алиска. – Так Алиска зарабатывает будь здоров, а в твоем издательстве много не получишь. – Это правда. Но Илья будет давать деньги. – А квартиру разменивать он не предлагал? – Нет. – Тогда соглашайся на все, Татка. Может, и хорошо… А роман закрутишь с каким-нибудь автором. Мало ли их у вас толчется. – Нет, с автором не получится, – вздохнула Наталия Павловна. – Почему? – Мы печатаем в основном таких авторов, что хочется просто убить или отправить на конюшню, чтобы их там выпороли. Есть у нас один, Виктор Тушилов… Не знаю, как я ему в волосенки не вцепилась. – А в чем дело? – улыбнулась Софья Давыдовна, поудобнее устраиваясь на кухонной табуретке. Она обожала Таткины истории об авторах. – Является сегодня вопросы снимать. Он их посмотрел дома и взъярился. «Что вы мне тут три раза подчеркнули?» Я говорю: «У вас написано „Диплом, обрамленный в рамку“. – „Ну и что?“ – „По-вашему, „обрамленный в рамку“ – это хорошо? Почему не сказать просто „диплом в рамке“? Дешево и сердито“. – „Вот именно, что дешево! – фыркает этот стилист. – Но, если вы настаиваете, я, так и быть, это уберу. А тут вас что смущает?“ – Я говорю: „У вас написано, что герою заплатили гонорар в рейхсмарках“. – „Ну и что?“ – „Но у вас же дело происходит в наши дни“. Он смотрит на меня как баран на новые ворота. „Сейчас, – объясняю, – нет рейхсмарок – хотя бы потому, что нет и самого рейха“. – „Но деньги же так называются!“ – „Нет, отвечаю, они называются просто „марки“ или, на худой конец, „дойчмарки“. – „Вы уверены?“ – „Уверена!“ – „Вероятно, я что-то спутал. Но надо еще уточнить“. – «Уточняйте!“ А при этом морда у него наглая, и смотрит он на меня как на какую-то вошь, которая его, гениального, посмела укусить. Вероятно, Тата могла бы долго еще продолжать о господине Тушилове, но тут на кухню явилась Иришка: – Ой, как вкусно пахнет! Грибочки! Класс! Мам, ты опять про своих усосков? – Про кого? – не расслышала Софья Давыдовна. – Она моих авторов усосками зовет, – засмеялась Наталия Павловна. – Ну, судя по твоим рассказам, она недалека от истины, – заметила Софья Давыдовна, хватая со стола соленый огурчик. – Ужас, как жрать охота. – Сейчас, сейчас, сметанки добавлю… – Ну, Ирина, что у тебя в школе? Как успехи? – обратилась к девочке Софья Давыдовна. – Тоска смертная, – пожала плечами та, – жду не дождусь каникул. – А на каникулах что? – Да так… есть кое-какие идеи, – смутилась вдруг Ириша. И поспешила переменить тему: – Давыдовна, а как моя любименькая тетя Берта? – Вот придешь к нам Восьмого марта, увидишь свою любименькую. – А что такое будет Восьмого марта? – Женский день, забыла? – Да, вылетело из головы, что вы всегда в этот день тусуетесь. – Придешь? – Ну я еще не знаю… – Хватит болтать, Ирина, руки помыла? Тогда садись! – распорядилась Наталия Павловна. Она была рада, что неожиданно явилась Соня и теперь не придется коротать вечер вдвоем с дочерью, которая явно изнывала от жалости к ней. Поев, Ириша спросила: – Мам, можно я к Машке пойду, а? – Можно. Только не очень засиживайся. – Ладно! И она убежала. – Сонька, какая ты умница, что пришла… А то Иришка из-за меня торчит вечерами дома как приклеенная. А ей это скучно. – Я не пойму, она вроде даже не очень расстроена? – Расстроена, еще как расстроена, но ей ведь всего пятнадцать. Не лить же слезы с утра до вечера, правда? – А в тридцать девять надо лить? – ласково усмехнулась Соня. – Но оснований-то больше… Знаешь, мне Ирка рассказывала, что видела летом, как Илья к Алиске приставал и получил от нее по морде. А к тебе случайно не подкатывался? – Подкатывался. Сколько раз, – со вздохом призналась Соня. – Но и тут обломался… Не повезло ему с подругами жены. – Кошмар! А я-то думала… – Ничего ты не думала! Да и он ничего не думал, а цеплялся просто по пьяни. Ох, как же мне все надоело! – вдруг проговорила Соня. – Что тебе надоело? – испуганно спросила Тата. – Все, Татка. Я влюбиться хочу! Хочу замуж! Ребенка хочу! – Сонька, но как же… Ты ведь всегда говорила… – Мало ли что я говорила! Я, Татка, плакаться не люблю, вот и выдумываю себе… И не верь ты никому, все бабы одного хотят. – Сонечка, но ведь поздно уже. – Что – поздно? – Рожать. – А мне плевать. Почему поздно? Я еще могу… наверное. – А есть от кого? Не от Славика же… – деловито осведомилась Тата. – Ну производителя найти можно. – Сонька, но тогда надо спешить. – Поспешишь – людей насмешишь. И потом ты можешь себе представить, что будет с мамой? – Да ничего с ней не сделается! Обрадуется! Будет обожать внука или внучку! Сонечка, милая, что ж ты столько лет потеряла, а? Неужели из-за мамы? Или Славика своего ждала? – Да я не знаю. Все казалось успею, то одно было, то другое, а вот не успела… Ну и из-за мамы тоже… Она ведь у меня такая… Властная. Все хочет, чтобы по ее было. |