Онлайн книга «Меченый»
|
– Могли… – через вечность хрипло выдохнул Кром. Потом сгорбился и медленно побрел по улице, переставляя ноги, как старый дед. Я вспомнила про ожог на его спине и сглотнула подступивший к горлу комок: судя по всему, когда-то и он выбирался из такого вот дома… «Он? Один? А его родные? – эта мысль заставила меня побледнеть от ужаса и уставиться на пепелище. – Так, может, Ларка – это его жена? Или сестра?» Тем временем кобылка, успевшая привыкнуть следовать за Кромом, тронулась с места и довольно быстро догнала ушедшего в себя мужчину. Ткнулась в плечо, не дождалась реакции и обиженно всхрапнула. «Оставь его в покое! Не видишь, ему плохо!!!» – мысленно воскликнула я и слегка натянула повод. Через пару минут, когда мы добрались до места, где Стрела раздваивалась и превращалась в улицу Трех Сосен и Тележную, Кром остановился, расправил сгорбленные плечи и посмотрел на меня. Взглядом, в котором не было и тени от только что пережитой боли: – Куда дальше? – Направо… До Ясеневой. По ней – до площади Эрвела Буйного и налево, на Щитовую. – Ясно, – кивнул Меченый и снова замолчал. Недавний мятеж коснулся и жителей Белой слободы. Причем, кажется, намного сильнее, чем Ремесленной и Черной: куски красивых кованых заборов, отделяющих друг от друга владения вернейших вассалов рода Латирданов, оказались вывернуты из земли. Обычно аккуратно постриженные кусты и деревья выглядели так, как будто по ним пронесся ураган. Ажурные беседки в некоторых парках лежали в развалинах, статуи и фонтаны превратились в груды обломков, а сами дома, скорее всего, подверглись нашествию бунтующей черни: в высоченной стене, окружающей особняк барона д’Ожа, зияли здоровенные проломы, а около дома Энейров валялись обломки самой настоящей штурмовой лестницы. Про следы от арбалетных болтов и темные пятна на земле я вообще не говорю – их вокруг было столько, что рябило в глазах. А вот наш дом смотрелся более-менее ничего: на массивных воротах недоставало одного герба, калитка висела на одной петле, зато сама стена была целая и невредимая. Я еще раз оглядела ту часть дома, которая выглядывала из-за забора, осадила кобылку и тяжело вздохнула. – Что-то не так? – встревоженно спросил Кром. Говорить о том, что мне не хочется с ним расставаться, что я привыкла к тому, что он рядом, и что я просто тяну время перед неизбежным расставанием, было глупо. Поэтому я ограничилась одним-единственным словом: – Добрались. – Ясно… – без особой радости в голосе ответил мне Меченый и прикоснулся к Пути. В кои веки не опустив взгляд. И я вдруг поняла, что в этих прикосновениях, как и в самом Посохе Тьмы, нет ничего страшного: когда Меченый вот так дотрагивается пальцами до зарубок, его глаза темнеют не от боли, а от горечи. «Просто этой горечи в них бывает столько, что ее можно принять за Тьму!» – угрюмо подумала я, горько усмехнулась и вспомнила одну из немногих фраз пророка Аллаяра, которую так любил повторять отец: «Не суди издалека, ибо вблизи все сущее выглядит иначе…» Тем временем Меченый оставил в покое свой посох, неторопливо подошел к калитке и пару раз врезал по ней кулаком. За ней раздалось покашливание, а следом – еле слышный звук шагов. Калитка скрипнула, провернулась на единственной петле, и на улицу выглянуло морщинистое лицо старого Ждана: – Хто?! – Это я, Мэй! – отозвалась я: – Ворота открой… Привратник несколько раз моргнул, непонимающе потряс головой и подслеповато прищурился: – Леди Мэйнария, вы? – Я, я… Ворота открой – я верхом… Ждан понуро опустил голову и… вздохнул: – Простите, ваша милость, не могу… – Не поняла? – возмутилась я. – Не можешь открыть ворота? – Ну-у-у… – Та-а-ак… Тео дома? Старик шмыгнул носом и глухо пробормотал: – Его милость барон Теобальд погиб… А ваш дом… как и весь лен… теперь принадлежит господину графу Ваге из рода Аттарк… – Кому? – ошалело переспросила я. А потом сообразила, что Тео – погиб! Так же, как и отец! – Его светлости графу Ваге по прозвищу Рука Бури… – еле слышно повторил привратник. – Из рода Аттарк… – Хейсар… – негромко добавил Кром. – Побратим короля Неддара… – Тео погиб? Как? – пропустив мимо ушей их объяснения, мертвым голосом спросила я. Ждан виновато посмотрел на меня и снова опустил взгляд: – Я не знаю… Я видела его взгляд лишь мгновение, но этого мне хватило, чтобы понять, что он солгал. И знает! Меченый пришел к такому же выводу, так как подскочил к старику и силой заставил его поднять голову: – Ты врешь! Говори!!! Сообразив, что перед ним Бездушный, старик закатил глаза и попытался уйти в блаженное забытье. Не тут-то было – Кром его легонечко встряхнул и угрожающе прошипел: – Лучше меня не злить… У Ждана затрясся подбородок: – Я не злю. Просто мне кажется, что… не стоит… – Говори, – слетев с кобылки, приказала я. – Я слушаю. Ждан был прав. Знать, как именно умер Тео, мне, наверное, не стоило. Достаточно было сообщения о том, что он погиб в походе. Однако мое желание, подкрепленное стальными пальцами Крома, оказалось сильнее нежелания немощного старика. И я услышала подробности. Оказалось, что мой старший брат, мечтавший о подвигах и славе с самого раннего детства, погиб еще до того, как увидел врага! И не успев добраться даже до границы Вейнара. Погиб не в бою, а в самой обычной дуэли, вызванной его собственной глупостью: прогуливаясь по походному лагерю, он высмеял сидящего у костра хейсара. Точной фразы, которую он бросил горцу, ни Ждан, ни остальные наши домочадцы не знали: брат нынешнего барона д’Атерна, Унгар из рода Аттарк, описал им только место, причины и результат. Зато знала я. Совершенно точно. Ибо слышала ее каждый раз, когда Тео смотрел на Шаргайльский хребет и принимался рассуждать о разнице между горцами и уроженцами долин: – Вечный снег вымораживает души. И превращает мужчин в трясущихся у огня баб. – Его милость Унгар сказал, что его сородич убил барона Теобальда чуть ли не с первого удара. И лекарь, который находился рядом, просто опустил руки, – закончив рассказ, сокрушенно вздохнул Ждан. – А его величество, узнав о причине дуэли, разгневался и назвал вашего брата позором рода Атерн. Старик говорил что-то еще, но я не запомнила: перед глазами стояло лицо Тео. Таким, каким оно было перед его отъездом в Аверон – гордое, чуть высокомерное, сияющее так, словно его уже освещал свет будущей славы. А в ушах звучали его прощальные слова: |