Онлайн книга «Меченый»
|
– Род Атерн слишком долго был в забвении. – В каком забвении? – робко спросила я. – Папа – один из лучших военачальников его величества! – Один из… – кивнул брат. – А я стану лучшим. Почувствовав прикосновение к руке, я вывалилась из прошлого и тупо уставилась на затейливую резную вывеску, мерно покачивающуюся на ветру. Зверь, стоящий на задних лапах, угрожающе скалил зубы. А на его голове зловеще сияли полтора десятка мелких, но ужасающе острых рожек… «Королевский Лев» – отрешенно прочитала я. А потом догадалась: – «Ну да, он не с рогами, а в короне…» – Ваша милость, мы приехали. Давайте я помогу вам спешиться? Я прикрыла глаза и попыталась сообразить, куда девался наш дом и почему мне надо спешиваться перед этим зданием. Увы, никаких мыслей в голове не появилось. Зато перед внутренним взором возникло расстроенное донельзя лицо отца. Губы чуть заметно шевельнулись, и я чуть не задохнулась от горечи срывающихся с них слов: – Позор рода Атерн… – Ваша милость, вам нехорошо? Я открыла глаза, наткнулась на встревоженный взгляд Меченого и… услышала собственный голос. Только откуда-то со стороны: – Мне? Н-не знаю… – Обопритесь на меня. Мой голос не ответил. И тело не пошевелилось. Впрочем, Крома это не остановило – через мгновение я оказалась на земле. И, придерживаемая его руками, медленно двинулась по направлению к дому. Глава 30
Кром Меченый Девятый день третьей десятины третьего лиственя Леди Мэйнария лежит на спине и невидящим взглядом смотрит в потолок. Бледное, как вываренное полотно, лицо. Черные круги под глазами. Ярко-красные искусанные губы. Потеки крови на подбородке. Грудь приподнимается еле-еле. А дыхания почти не слышно. В который раз прикасаюсь пальцами к Пути и сдерживаю рвущийся наружу вздох: она сейчас бредет по неведомым тропам мира, принадлежащего Темной половине Двуликого. И, возможно, все дальше и дальше удаляется от той грани, которая разделяет Жизнь и Смерть. Пробегаю пальцами по зарубкам и пытаюсь понять, куда именно ее влечет. В Светлый лес, к арбалетным болтам, летящим к горлу ее отца? В Атерн, в спальню ее матери и к тем, кто обступил ее ложе? Или в ночной лес, к сполохам костра и к короткому хейсарскому клинку, высекающему искры из меча ее старшего брата? Хотя почему обязательно к этому? Ведь каждому, вошедшему в его мир, Бог-Отступник показывает что-то свое. И совсем не обязательно это смерти тех, кто ушел в Небытие: иногда для того, чтобы разорвать в клочья Душу, бывает достаточно воспоминания об обиде, которую Идущие нанесли Ушедшим. Или воспоминаний о времени, которое они им не уделили. Или о недоданном кому-то тепле, любви или ласке. Каждый шаг – это часть Изменения. И тяжкий груз, взваливаемый на Душу. Правда, взваливает его на себя далеко не каждый – некоторые проходят эту тропу, не вглядываясь в то, что ее окружает, и выбираются из мира Темной половины Двуликого чуть ли не раньше, чем в него шагнули. Не заработав ни седых волос, ни морщин, ни горечи во взгляде. И продолжают идти по жизни как ни в чем не бывало. Ее милость моргает. Я подаюсь вперед и… расстроенно прислоняюсь к стене: это – просто движение ресниц. А не признак того, что она возвращается. Угрюмо вздыхаю, закрываю глаза и вспоминаю, как выбирался сам. Что-то тяжелое и ужасно холодное бьет меня по лбу и рывком выдергивает из забытья. Открываю глаза, кое-как фокусирую взгляд на темно-зеленых иглах, нависающих над моим лицом, и вижу, как на кончике одной из них начинает набухать тяжелая серебристая капля. «Дождь…» – мелькает на краю сознания, а через мгновение ко мне приходят звуки, запахи и ощущения: шелест тугих струй, пытающихся пробить почти непроницаемый шатер из мохнатых еловых лап, одуряющий запах хвои и онемение под левой лопаткой, в которую упирается что-то твердое. Пытаюсь сдвинуться в сторону и еле удерживаюсь от крика: спину обжигает жуткой вспышкой боли. Морщусь. И почти глохну от скрежета собственных зубов – правую щеку начинает жечь невыносимо горячее пламя. Осторожно дотрагиваюсь до нее пальцами и снова возвращаюсь в мир Темной половины Двуликого – вижу погребальный костер, злые алые языки, лижущие тела мамы и Ларки, и чувствую тошнотворный запах горелого мяса и костей. К горлу подкатывает горечь, уголки глаз начинает щипать от наворачивающихся слез, а сорванное горло начинает саднить. Бьюсь в руках удерживающего меня Бразза-кузнеца, что-то ору… и вываливаюсь обратно в лес – к еловой ветви, почти касающейся лица, к шелесту дождя и к боли в щеке и спине. Закрываю глаза, безвольно роняю правую руку на толстый ковер из прошлогодней хвои, пытаюсь вернуться в прошлое… и не могу – где-то неподалеку начинает тенькать лиственник [139] . – Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить… Пауза… – Фью-у-уить… фью-у-уить… Пауза… – Фью-у-уить… На краю сознания мелькает мысль: «Надо же, дождался [140] и я…» Невольно вслушиваюсь в наступившую тишину, начинаю расплываться в счастливой улыбке и… чувствую, как обрывается сердце: лиственник начинает пророчествовать – тенькает быстро-быстро! И… бесконечно долго… Шевелю потрескавшимися губами: – Зачем мне столько? – Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить… – Зачем?! – Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить… – Я не хочу!!! Крик бьется о нависающие надо мной еловые лапы и глохнет. А по ушам продолжает бить теньканье все не унимающейся птицы: – Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить… – Заткнись!!! – изо всех сил ору я, снова срываю голос и хриплю: – Убью!!! – О-го! О-го! О-го! – смеется надо мной присоединившаяся к лиственнику наперстянка… Нет! Она не смеется, а спрашивает: – Кого? Закусываю губу, ощущаю вкус крови и выдыхаю: |