Книга Джузеппе Бальзамо. Том 1, страница 165 – Александр Дюма

– Учитель! – проговорил Бальзамо, избегая ответа на его вопрос. – Ради всего святого, попросите что-нибудь. Я другое!

– Но ты не отвечаешь! Ты не отвечаешь! – торжествуя, воскликнул Альтотас.

– Вы преувеличиваете возможности вашего эликсира, учитель: все это невозможно.

– Ты вздумал давать мне советы? Опровергать? Уличать во лжи? – спросил Альтотас, с тихой злобой вращая серыми глазами под седыми бровями.

– Нет, учитель, я просто размышляю; ведь я живу в тесном соприкосновении с внешним миром, споря с людьми, борясь со знатью. Я не сижу, как вы, в четырех стенах, безразличный ко всему происходящему вокруг, ко всему, что борется или утверждает себя, занимаясь чистой абстракцией. Я же, зная о трудностях, констатирую их, только и всего.

– Если бы захотел, ты мог бы одолеть эти трудности гораздо скорее.

– Скажите лучше, если бы я в это верил.

– Стало быть, ты не веришь?

– Нет, – отвечал Бальзамо.

– Ты меня искушаешь! – вскричал Альтотас.

– Нет, я сомневаюсь.

– Ну хорошо, скажи, ты веришь в смерть?

– Я верю в то, что есть. А ведь смерть существует!

Альтотас пожал плечами.

– Итак, смерть существует, – проговорил он, – ведь этого ты не отрицаешь?

– Это вещь бесспорная!

– Да, это вещь бесконечная, непобедимая, правда? – прибавил старик с улыбкой, заставившей ученика содрогнуться.

– Да, учитель, непобедимая, а главное, бесконечная.

– А когда ты видишь труп, у тебя на лбу появляется испарина, сердце преисполняется жалостью?

– Испарины у меня не бывает, потому что я привык к людским несчастьям; я не испытываю жалости, потому что не дорого ценю жизнь. Однако при виде трупа я говорю себе: «Смерть! Смерть! Ты так же всесильна, как Бог! Ты правишь миром, и никто не может тебя победить!»

Альтотас выслушал Бальзамо, не перебивая и выдавая нетерпение лишь тем, что вертел в пальцах скальпель; когда его ученик завершил свою скорбно-торжественную речь, старик с улыбкой огляделся; его проницательный взгляд, способный, казалось, разгадать любую тайну природы, остановился на дрожавшей в углу комнаты черной собачонке, лежавшей на тощей соломенной подстилке; это была последняя из трех собак, которых Бальзамо приказал принести по просьбе старика для опытов.

– Возьми этого пса, – сказал Альтотас Бальзамо, – и положи на стол.

Бальзамо послушно положил собаку на мраморный стол.

Пес, казалось, предчувствовал скорый конец и, ощутив на себе руку исследователя, задрожал, стал вырываться и взвыл, как только коснулся холодного мрамора.

– Раз ты веришь в смерть, стало быть, веришь и в жизнь? – спросил Альтотас.

– Несомненно!

– Вот пес, представляющийся мне вполне живым, а ты что скажешь?

– Конечно, живой, раз он воет, отбивается и боится.

– До чего же отвратительны эти черные собаки! Постарайся в следующий раз раздобыть белых.

– Хорошо.

– Итак, мы говорили, что этот пес – живой. Ну-ка, полай, малыш, – прибавил старик, мрачно расхохотавшись, – полай, чтобы сеньор Ашарат убедился в том, что ты – живой.

Он тронул пальцем какой-то мускул, и собака громко залаяла, вернее, жалобно взвизгнула.

– Прекрасно! Подвинь стеклянный колпак… Вот так! Давай сюда собаку… Ну вот, готово!.. Я, кстати, забыл спросить, в какую смерть ты веришь больше всего.

– Не понимаю, о чем вы говорите, учитель: смерть есть смерть.

– Справедливо! Ты прав, я придерживаюсь такого же мнения! Ну, раз смерть есть смерть, выкачивай воздух.

Бальзамо повернул колесико, и через клапан с пронзительным свистом стал выходить воздух из-под колпака с собакой. Песик сначала забеспокоился, потом стал искать, принюхиваться, поднял голову, задышал шумно и учащенно, наконец свалился от удушья, вздохнул в последний раз и издох.

– Вот пес, издохший от апоплексии, – проговорил Альтотас. – Прекрасная смерть, не причиняющая долгих страданий!

– Да.

– Пес точно умер?

– Конечно!

– Мне кажется, ты в этом не очень убежден, Ашарат?

– Да нет, вполне!

– Ты знаком с моими возможностями, ведь так? Ты полагаешь, что я нашел способ вливания воздуха. Это целая проблема! Она заключается в том, чтобы заставить жизнь циркулировать вместе с воздухом…

– Я ничего не предполагаю. Я думаю, что собака мертва, только и всего.

– Неважно. Для пущей убедительности мы убьем ее дважды. Подними колпак, Ашарат.

Старик приподнял стеклянное приспособление; пес не двинулся; веки его были опущены, сердце остановилось.

– Возьми скальпель и, не трогая гортани, перережь позвоночник.

– Я это сделаю только ради вас.

– А также ради бедняги пса, в случае, если он еще жив, – отвечал Альтотас с упрямой улыбкой, свойственной старикам.

Бальзамо взмахнул острым лезвием, и удар пришелся на позвоночник в двух дюймах от мозжечка, оставив огромную кровавую рану.

Пес, – вернее, его трупик, – по-прежнему был неподвижен.

– Да, клянусь честью, он и в самом деле был мертв, – заметил Альтотас, – не бьется ни единая жилка, ни один мускул не дрогнет, ни одна клеточка не восстает против этого второго убийства. Он мертв, не правда ли, окончательно мертв?

– Я готов признать это столько раз, сколько вам будет угодно, – с ноткой нетерпения в голосе сказал Бальзамо.

– Сейчас животное недвижимо, холодно. Ничто не может устоять перед смертью, так ты сказал? Ничто не может вернуть жизнь или хотя бы видимость жизни бедному псу?

– Кроме Бога.

– Да, однако Бог не может быть столь непоследовательным! Когда Бог убивает, он имеет для этого основания или извлекает выгоду, коль скоро Он олицетворяет высшую справедливость. Мне говорил об этом один убийца; не помню его имени. И это сильно сказано! Природа заинтересована в смерти.

– Итак, перед нами мертвый пес, и природа заинтересована в его смерти.

Альтотас проницательно взглянул на Бальзамо. Вместо ответа тот поклонился, чувствуя усталость оттого, что так долго слушал вздор старика.

– Что бы ты сказал, – продолжал Альтотас, – если бы пес открыл глаз и посмотрел на тебя?

– Я был бы очень удивлен, учитель, – с улыбкой отвечал Бальзамо.

– Удивлен? Прекрасно!

Он мрачно рассмеялся и подтянул поближе к собаке аппарат из металлических пластинок, переложенных ватными тампонами. Тампоны были частично погружены в кислый раствор, два конца или, иными словами, полюса виднелись по краям сосуда.