Книга Мой личный враг, страница 61 – Татьяна Устинова

«Что он может обо мне знать? — мелькнула у него мысль. — Сегодня мы видели друг друга первый раз в жизни».

— Вы… поосторожнее, — посоветовал Иван, обнимая Машу за плечи. — Черт знает, что здесь творится. Я завтра же позвоню. А Сашка пусть дома посидит.

— Вам что-то известно? — спросил Филипп довольно холодно.

— Сегодня днем я вытащил ее из-под машины, — сказал Иван. — Вылетела, как из-под земли, и пропала. Ни номеров, ничего… Не думаю, что это случайность.

У Филиппа екнуло сердце, по позвоночнику прошел холодок.

— Да, — согласился он, — это не случайность. Вот что, Иван… Вы завтра, когда… выспитесь, позвоните мне на мобильный. Договоримся о встрече.

— Мне бы нужно кое-что выяснить, — морщась, проговорил Иван.

— Нет, — твердо сказал Филипп, — не нужно. Сначала поговорите со мной.

Тон у него странным образом изменился. Теперь он говорил так, что Иван Вешнепольский, журналист и солдат, обожженный боями и пленом, не стал ему возражать.

— Доедет? — спросил Филипп, кивая на Ладу, заводившую мотор «Хонды» на другой стороне.

— Доедет, — улыбнулся Иван. — Она часто ездит не приходя в сознание.

И они расстались до завтра.

Александра на соседнем сиденье перестала петь и сообщила Филиппу, что сегодня вернулся Иван Вешнепольский.

— Я знаю, — сказал Филипп. — Ты мне лучше ответь, как я тебя на пятый этаж потащу? Лифт-то опять не работает…

Из всех отмечавших в Потаповском переулке возвращение Ивана Вешнепольского Лада Ильина оказалась самой трезвой.

После разговора с Викой алкоголь ее не брал, да она и не слишком старалась напиться. Она была счастлива, что вернулся Иван, счастлива, что счастлива Маша. Полвечера она проревела над их внезапным сказочным воссоединением, а полвечера — над своей загубленной жизнью.

Было и еще кое-что.

Иван произвел на нее удручающее впечатление. Она знала его меньше всех, может быть, поэтому сразу увидела, как чудовищно, непоправимо он изменился. Ни Санька, ни Маня в счастливом угаре встречи не обратили на это внимания, а Лада не могла отделаться от мысли, что это совсем не тот человек, который в сентябре водил Александру в бар обедать.

Он очень похудел, как-то усох и съежился, а был громадный, широкий, необъятные плечи, руки-лопаты. Он носил свитера, не признавая официальный пиджачно-галстучный стиль, и, когда засучивал рукава, больше походил на кузнеца, чем на журналиста. Ему совершенно не шла его легкомысленная светлая машина, и, как подозревали редакционные барышни, поголовно в него влюбленные, именно поэтому он купил массивную и широкую «Тойоту».

Лада смотрела на него, и у нее от жалости прерывалось дыхание. Ребенок, которого хочется утешить… А еще несколько месяцев назад трудно было даже представить, что Иван Вешнепольский способен вызывать жалость.

Едва ли он сможет теперь работать, подумала Лада. Безжалостная и беспристрастная камера сразу покажет то, что увидела Лада, — безмерную усталость, пустые глаза, вялые, раздавленные, что ли, эмоции, которые раньше били через край, так что-их приходилось сдерживать… И не будет Ивану Вешнепольскому ни снисхождения, ни пощады, и останется ему одна только смертная мука — не справился, не выстоял, не удержал себя на этой стороне, шагнул туда, откуда уже не вернуться обратно, в нормальную жизнь…

Лада кое-как приткнула «Хонду» к сугробу — все остальные места были уже давно заняты — и поплелась к подъезду. Предстояла обычная ежевечерняя эпопея поиска ключей. Происходила она обычно у подъездной двери, под лампочкой. Ругаясь и чуть не плача, Лада рылась в сумке, вытаскивала из нее что угодно, но только не ключи, злилась, совала все обратно… Иногда, придя в неистовство, вываливала все содержимое на близстоящую лавочку и копалась в нем, как собака в отбросах, так же по-собачьи рыча от злости.

Сейчас на лавочке, сгорбившись, сидел какой-то алкаш, и долго трясти перед его носом раззявленной сумкой не было никакого резона. Сразу вспомнились все пережитые страхи и ужасы, и Лада решила позвонить дежурной бабульке Раисе Никитичне, чтобы она открыла. А ключи от квартиры можно и внутри поискать. Там, по крайней мере, светло, и железная дверь защищает от мира.

Отгоняя страшные мысли, Лада быстро пробежала оставшееся до подъезда расстояние, опасаясь, что алкаш увидит ее и непременно привяжется. Добежав до двери, она нажала кнопку. Домофон переливчато и очень громко запел, и краем глаза Лада заметила, что алкаш встрепенулся и медленно поднялся с лавочки.

А Раиса Никитична, должно быть, видела седьмой сон.

Намеренно не глядя в сторону алкаша, она нащупала в сумке никогда не использовавшийся газовый баллончик — «психологическое оружие», как говаривал ее отец, и в это время алкаш хриплым замученным голосом проговорил:

— Лада…

Она стремительно обернулась, держа баллончик наготове.

— Это я, — сказал алкаш и откашлялся, как провинциальный трагик на премьере. — Не надо меня поливать из этой штуки…

— Господи боже ты мой, — пробормотала Лада, рассматривая алкаша во все глаза. — Тебя выгнали не только с работы, но и из дома? И теперь ты ночуешь на вокзалах и в люках теплотрассы? Полное и окончательное падение? Деградация личности?

Он неожиданно засмеялся громким хриплым смехом.

— Я забыл, какая ты, — сказал он, так же неожиданно перестав смеяться. — Ты меня разлюбила за то, что я тогда… устроил? На Канарах?

Лада взяла его за шелковый пятисотдолларовый шарф и втащила на крыльцо, под свет.

— Где твоя машина, убогий? — дрогнувшим голосом спросила она. — Почему ты сидишь на лавочке, как последний бомж? Зачем ты приехал? Порасспросить меня, как я провела время на Канарах?

— Моя машина вон там. — Он ткнул рукой куда-то в сторону. — Я вылез из нее, когда начал засыпать. Я думал, что усну и пропущу тебя. Если ты, конечно, вернулась бы до утра…

— Конечно, — согласилась Лада. Он не имел никакого права на ревность или недовольство, и оба они это знали.

В скудном свете лампочки Лада заметила, что у него было серьезное и грустное лицо, глаза в густых тенях, и дневная щетина уже не делала его похожим на капитана пиратского брига.

— Ну что? — спросила она, не зная, что делать дальше: пригласить его к себе? отправить домой? покурить с ним на лавочке, как в десятом классе? — Плохо все?

Он посмотрел на нее сверху вниз.