Книга Гордая женщина, страница 19 – Кара Уилсон

— Забудь о диване! Мы спим вместе. Вздрогнув, она резко повернулась. Смуглое, нахмуренное и слегка обросшее лицо Дэймона придавало ему сходство с пиратом. Зен собралась с духом:

— Послушай...

— Зенобия, не спорь, пожалуйста! Спим вместе... после того что уже было...

— Я сплю очень беспокойно, — сказала она первое, что пришло на ум.

— Нам не придется много спать в любом случае, — усмехнулся он.

— Дэймон!

— Я не позволю, чтобы ты легла без меня. Даже если ты не собираешься заниматься любовью, я не лягу без тебя... и так на всю оставшуюся жизнь.

— Вот как?

— Только так!

— Мы будем спорить, ругаться, — предостерегла она.

— Тебе незнакома семейная жизнь. Вне всякого сомнения, мы будем спорить каждый день. Но это ничего не меняет. Спать мы все равно будем в объятиях друг друга.

Она молча смотрела на него, не в состоянии что-либо возразить.

— Пойдем в постель, дорогая, — мягко поторопил Дэймон, наблюдая за ней с порога спальни.

— Но твоя нога... вернее лодыжка. Не причиняй вреда...

— Зенобия!.. — Дэймон чуть повысил голос.

— Что там, тетя Зено? — раздался сонный голос Дэвида.

— Ничего, дорогой, — ответила Зен, стараясь говорить спокойно. Она пристально посмотрела на Дэймона.

— Мы просто готовимся спать, милый! — успокоил он мальчика.

— Хорошо! Спокойной ночи! — отозвался Дэвид.

— Ты сказал... — Зен откашлялась. — Ты сказал, что если я не захочу... заниматься любовью... мы не будем этого делать.

— Верно. — Дэймон с безразличным видом прислонился к дверному косяку.

— Тогда согласна. Я страшно устала!

— Как и я. — Дэймон выпрямился и пошел в спальню.

Зен копошилась в шкафу матери в поисках теплой ночной рубашки. Нашла одну, переложенную листьями мяты и прочей душистой смесью, и, нахмурившись, развернула. Она предпочла бы спать голой, как делала обычно, но не хотела рисковать в данном случае. Одного прикосновения к ее обнаженному телу будет достаточно, чтобы воспламениться.

Она захватила все, что могло бы ей понадобиться, и, когда Дэймон открыл дверь, прошмыгнула мимо него в ванную.

— Да ты никак спешишь, моя овечка? — вкрадчиво спросил он, и Зен ощутила дрожь во всем теле.

— Я устала. Ведь предупреждала тебя. — Зен захлопнула дверь ванной у него перед носом.

Когда она стала ополаскиваться, ее руки не слушались, и пришлось задержаться в ванной комнате.

Зен вернулась в спальню — там уже было темно.

Она ушибла палец на ноге о ножку кровати. Бормоча проклятия и прыгая на одной ноге, Зен ухватилась за ушибленное место.

— Что такое, Зен?.. — Дэймон включил свет над кроватью и нахмурился. — Теперь ты можешь найти дорогу?

— Да, и...

— Тогда давай в кровать! И сними эту попону, которую напялила. Ты задохнешься!

— Не дождешься! — Зен съежилась, затем юркнула под одеяло, заняв самый краешек кровати, подальше от Дэймона.

Она закрыла глаза и попробовала уснуть, но рубашка стесняла движения, в ней было невыносимо жарко. Наконец, не выдержав, Зен села, стащила ее через голову и бросила в конец кровати.

— Даже этот жалкий огрызок луны дает достаточно света, чтобы я смог разглядеть твои прелестные груди, любимая, — пробормотал Дэймон.

— У меня болит голова, — запинаясь, сказала Зен.

— К утру пройдет, — буркнул Дэймон, не пошевельнувшись. — Спокойной ночи.

— Тебе того же, — сухо ответила она, лежа с широко открытыми глазами и глядя в потолок, где отражалась полоска света. Ее удивило и разочаровало, что Дэймон даже не поцеловал ее перед сном. Зен не заметила, как заснула.

Ближе к утру стало холоднее. Зен проснулась, дрожа от холода и беспокоясь, не озябли ли мальчики. Выбравшись из кровати, накинула халат и пошла вверх по лестнице. Пес проснулся и завилял хвостом, но дети продолжали уютно посапывать в спальных мешках. Зен повторила свой путь в обратном направлении, дрожа от холода, и решила лечь, не снимая халат.

Но когда она забралась под одеяло, то оказалась в сильных и теплых руках Дэймона; он снял с нее халат и прижал к себе.

— Твоя головная боль, должно быть, прошла, — сказал Дэймон, целуя Зен в лоб.

— Откуда ты знаешь? — спросила Зен, борясь с искушением окунуться в исходящее от него тепло. Когда Дэймон положил ладонь на ее бедро, она вздохнула и сдалась, с восторгом ощущая, как тепло проникает в каждую клеточку тела.

— Тебе было холодно, — грубовато, сказал Дэймон, прижимая Зен еще плотнее.

— Теперь уже нет, — еле слышно сказала она, — даже душно. — От ее дыхания шевельнулись волосы на его груди.

— Зато мне не душно, любимая, — поддразнил Дэймон, похлопывая Зен по животу.

— Жить с мужчинами нелегко, — заметила Зен, наслаждаясь теплом.

Тело Дэймона напряглось.

— Ох! Со сколькими мужчинами ты жила? — неожиданно спросил он.

— Кто? Я? — Зен вытянулась, чтобы заглянуть в лицо жениха. Его мрачный, пристальный и ожидающий взгляд напугал ее. — Только теоретически, — пробормотала она и положила голову ему на грудь.

— Кто этот Шеймус, о котором постоянно вспоминает Дэвид, когда речь заходит о Дублине?

— В действительности он говорит о своем друге Робби...

— Зен, я хочу знать о Шеймусе!

— Я скажу тебе. Этот человек работает в салоне у Диадри. Он классный фотограф.

— Меня меньше всего интересует, чем он занимается, — почти прорычал Дэймон, сжимая ее до боли. — Ты жила с ним?

Зен вскинула голову.

— Какое ты имеешь право требовать от меня отчета в том, чем я занималась с тех пор, как мы расстались. Я же не спрашивала тебя о женщинах, с которыми ты спал, пока я была в Ирландии.

— Ну что ж, расспрашивай! — лицо Дэймона приобрело сероватый оттенок в тусклом свете утренней зари.

— Ты вел монашеский образ жизни все эти годы?

— Нет! — огрызнулся он.

— Мой ответ будет таким же, — солгала Зен, охваченная отчаянием. В следующую минуту он стиснул ее так, что чуть не затрещали кости.

— Ой, Дэймон, ты сломаешь мне ребра! — вскрикнула она.

— Черт тебя побери, Зенобия, ты мучаешь меня. — Его губы тут же прижались к ее губам, заставив их разомкнуться, и его язык оказался у нее во рту. Потом губы Дэймона заскользили по телу Зен, распыляя ее, рождая острое, неутоленное желание.

Дэймон был столь же нежен, как и прежде, но на этот раз Зен ощутила в нем напористость и решимость, которых прежде не было. Это придало ласкам большую страсть.