Онлайн книга «От первого до последнего слова»
|
– Нет, спасибо. Он пропустил ее в кабинет, зашел следом и плотно прикрыл за собой дверь. Она как будто ждала его, мялась на пороге, а когда дверь закрылась, вдруг ни с того ни с сего бросилась ему на шею. Глебов растерялся. Он даже не сразу сообразил, что она плачет, тычась горячим лицом в его рубашку, и не понял, что может ее обнять, так и стоял истуканом, бормотал, что все в порядке и волноваться не из-за чего. – Я… – провсхлипывала она, – я… и не волнуюсь… с чего вы взяли?.. Тут он наконец обнял ее за плечи осторожным, пионерским движением, так, чтобы ничего не касаться – ни груди, ни спины. Руки у него совершенно одеревенели. – Что случилось? Она замотала головой и прижалась к нему еще крепче, и уже невозможно было соблюдать пионерскую дистанцию!.. Он еще колебался какое-то время, а потом стиснул ее изо всех сил, и даже щеку положил на пахнущие духами черные волосы, и глаза прикрыл, потому что вдруг сообразил, что сто лет не держал в объятиях женщину, да еще плачущую, да еще такую красивую!.. И рука его, словно отдельно от него, стала поглаживать ее спину, и нащупала лопатку, и погладила лопатку тоже, а потом пальцы сошлись на позвонках, которые Глебову очень захотелось потрогать, и он их потрогал. – Ты не плачь, – шепотом сказал он. – Я тебя прошу, только не плачь! Она покивала. – Ты же знаешь, что ведьмы не плачут! Или плачут особенными слезами. Например, жемчужинами. Черными. Как белка, помнишь? Ну, которая ядрышки грызет? Ядра – чистый изумруд! Белку люди стерегут… Он нес какую-то ахинею, не понимая, что именно несет, но точно зная, что это ахинея, а его руки все гладили и гладили ее спину, и он видел ее щеку, лежавшую у него на плече, и отдал бы все на свете, лишь бы ее поцеловать. По-настоящему поцеловать! – Я не ведьма, – вдруг сказала она. – Зачем ты так говоришь? – Не знаю. – Мне страшно. – Почему? Она поежилась у него в руках. – Я думала, он ушел и больше не вернется. А он вернулся! Вернулся! И мне страшно! Господи, как мне страшно! Я думала, что до утра не доживу. Я… не выключала свет. И телевизор не выключала! Я думала, что он меня… подстерегает. Она замотала головой, и Глебов немного пришел в себя. Отеческим движением он погладил ее по голове, отстранился и насильно усадил Светлану в кресло. Хотел было присесть перед ней на корточки, но не стал, потому что так делали герои в кино. Он подтащил стул, сел напротив и взял в ладони ее голову. – Света. Посмотри на меня. Она посмотрела. Опять – как будто короткий разряд электричества или удар маленькой черной молнии! А она еще говорит, что не ведьма! – Что случилось, ты можешь мне рассказать? – Он позвонил. Он говорил, что я сука. Он говорил, как тот, что горит в аду, понимаешь?! А я думала, что все уже кончилось! – Что кончилось? Кто горит? Если ты не придешь в себя, я вызову «Скорую» и тебя отвезут в институт нервных болезней! – Нет, – сказала она. – Тогда говори толком! Она вытерла лицо. Рука у нее сильно дрожала. Глебов вытащил из кармана носовой платок и промокнул ей сначала глаза, а потом ладошки. Они были влажными и очень холодными. – Я вернулась домой после разговора с тобой. Я ничего не делала, просто сидела. Я часто сижу просто так. Я вообще дома совсем не такая, как на людях. – Так. И дальше что? Ты сидела дома, не такая, как на людях, и что с тобой случилось? Она посмотрела на него с некоторым укором. – Ты шутишь? – И не думаю даже. – Он позвонил мне. – Кто? – Я не знаю. Я правда не знаю, Миша! Сначала мне показалось, что это… он… тот, что горит в аду, понимаешь? Глебов внимательно смотрел ей в лицо. – Мне не нравится, что ты все время говоришь про ад, – вымолвил он наконец, – давай лучше про рай. – Он может быть только в аду, – повторила она упрямо. – Он не может быть в раю. – Твой муж? Она кивнула. Глаза у нее потемнели. – Он позвонил и сказал, что я осталась такой же сукой, какой и была. Он сказал, что плохо меня воспитал. И если я не послушаюсь его и не сделаю то, что он говорит, он меня убьет. – Так. Что ты должна сделать? – Сказать всем, что это я его убила! – Она стиснула Глебову руки ледяными пальцами. – А я не убивала, понимаешь?! Я его не убивала! Глебов осторожно высвободил ладони, встал и походил по кабинету. Остановился у нее за спиной и спросил осторожно: – Света, а ты не принимаешь успокоительное? Она стремительно оглянулась на него. Он отвел взгляд. – Ты думаешь, у меня… галлюцинации? – Не знаю. – Я никогда не принимала никаких успокоительных, – выговорила она четко. – Никогда и никаких!.. Я знаю, чем это может кончиться. – Чем? – Сумасшедшим домом, – опять отчеканила она. – Я не принимала их не потому, что я такая сильная, а потому, что мне очень хотелось его убить. А я знала, что, если меня отправят в сумасшедший дом, я никогда не смогу с ним покончить! А мне так хотелось! Я жила для того, чтобы его пережить. Я его пережила, и вот теперь кто-то звонит мне и говорит его голосом, что это я убила! А я не убивала!.. У Глебова заболела голова. Опять, в который раз, он пожалел, что ввязался в это дело! В конце концов, она и впрямь может оказаться ненормальной! И что он тогда станет делать?! Ничего, сказал вдруг кто-то у него в голове. Ты будешь продолжать делать то, что делаешь сейчас. Тебя все тянет спасать мир, но как-то по мелочи, невразумительно. Ты разбираешь супружеские дрязги и вызволяешь из-за решетки проворовавшихся мэров! Тоже неплохо, конечно, но попробуй, спаси эту женщину, и, может быть, мир станет немного лучше. Не то что в нем не станет супружеских ссор и проворовавшихся мэров, но в твоем, личном, мире все изменится! Может быть, придет в равновесие, а может, и нет, но стоит попробовать! Лучше сделать и сожалеть, чем не сделать и сожалеть! Глебов сверху посмотрел на ее разлетавшиеся волосы, на сгорбленную спину, на стиснутые руки и черный топаз на тонком пальце. – Он тебя… истязал? |