Книга Зной, страница 84 – Джесси Келлерман

— Ничего, спасибо… — Она снова зевнула, почесала грудь.

Ладонь Карлоса уже легла на дверной шишак, но тут зазвонил его сотовый.

— Отвечу из коридора, — сказал он, выходя.

Дверь начала закрываться, Глория услышала, как он говорит:

— Звонил когда? Я под душем был… о черт… — А затем Карлос вставил ногу в щель почти закрывшейся двери, вошел в номер и спросил: — Ты не…

Однако Глория уже стояла на коленях, держа в руке пистолет, нацеленный в середину его груди.

— Погоди секундочку, — произнес он.

— Закрой дверь и отступи вплотную к стене.

— Глория…

— Закрой дверь.

Похоже, Карлос пытался сообразить, станет она стрелять или не станет — и чего он добьется, оставшись стоять на месте.

Он толкнул дверь, та закрылась.

— К стене!

Шаг вперед:

— Глория…

— Нет. Не смей.

— Ты неправильно все поняла.

Глория сдвинула то, что, как она надеялась, было предохранителем, сняв с него, как она надеялась, пистолет.

Обе надежды оправдались:

— Ладно, я отхожу назад. Видишь? Отошел.

— Подними руки над головой.

— Ты шутишь? Глория…

Она навела на него пистолет, и Карлос сдался, поднял руки. Наручник соскользнул по предплечью, звякнула цепочка.

— Это небезопасно, — сказал Карлос. — Ты же не умеешь обращаться с пистолетом.

— Умею.

Снаружи застрекотали сверчки.

— Мы можем поговорить об этом?

— Прекрасная мысль, — ответила она. — Ты рассказываешь мне, кто ты и почему носишь в рюкзаке пистолет. Потом я рассказываю тебе, что собираюсь сделать.

— Трудно рассказывать что-либо под дулом пистолета.

— А ты на него не смотри.

— И это тоже трудно, потому что…

Глория указала свободной рукой на пол:

— Ложись.

— Что?

— Ляг на спину, — сказала она, — и сцепи на макушке руки. Но медленно, иначе я выстрелю.

— Глория, прошу тебя, успокойся.

— Давай-давай, — сказала она. — И смотри руки не опускай.

Он соскользнул по стене, словно втирая в нее спиной краску, опустился на колени, развернулся:

— Я лягу на живот, потом перевернусь на спину, ты только не делай ничего.

И распластался по полу, как медуза.

— Довольна? — спросил он.

— Еще нет.

Она спустила ноги с кровати, уперлась локтями в колени, навела пистолет на его живот. Всего четыре фута отделяли руки Карлоса от ее лодыжек. Глория велела ему отодвинуться к стене.

— Зачем ты так взвинчиваешь себя из-за какого-то пустяка? — спросил он, отползая от нее.

— То, что я держу в руке, не пустяк, — ответила она. — Если это пустяк, почему же ты его так боишься?

— Ты вырвала его из контекста.

— Вот и опиши мне контекст.

— Я бы описал, да ты мне не поверишь.

— Ладно, тогда давай просто посидим, помолчим, если тебя это больше устраивает.

— Глория, опусти пистолет, прошу тебя.

Она вытянула перед собой, держа его на прицеле, руку с пистолетом, и Карлос съежился. Он лежал, изогнувшись, у стены, левая ступня его покоилась на старом, стоявшем поверх мышиного лаза полуботинке.

— Говори, — приказала Глория.

Пауза.

Наконец:

— Мой отец мертв.

— Он — твой отец?

— Да, он мой отец.

— Я тебе не верю.

— Я же сказал, ты все равно мне не…

— Говори.

Сверчки разошлись вовсю и теперь только что не скрежетали.

— Он мой отец, — повторил Карлос. — Это правда. Не будь это правдой, как бы я мог узнать о нем столько. Все, что я рассказал тебе, — тоже правда, кроме последней части.

— И с чего она начинается?

— Я не собирался лететь в Лос-Анджелес. Я отыскал отца с помощью каталога, договорился с ним о встрече. Потом занервничал, хотел ее отменить. Но мы все-таки встретились — в Агуас-Вивас.

— Почему?

— Там погибла моя мать. На дороге, ведущей к кладбищу. Там ее машина потеряла управление.

— Teniente при вашей встрече присутствовал?

— Нет.

— Что ты собирался сделать?

— Поговорить с отцом.

— И все?

— Я был зол на него и хотел, чтобы он это знал.

— Ты приехал туда, чтобы убить его, — сказала Глория.

— Нет.

— Врешь.

— Дослушай меня, — треснувшим голосом попросил Карлос. — Все не так просто.

— Херня, — ответила она.

— Да нет же… я ничего не планировал наперед…

— Ляг на место.

— Я и лежу.

— И не делай этого больше, иначе я выстрелю, клянусь тебе, выстрелю.

— Я не могу рассказывать, лежа на полу.

— Ты уж постарайся.

— Не могу. Прошу тебя. Я стараюсь.

— Старайся старательнее.

Молчание.

— Он приехал, встретился со мной и попросил прощения. Хотел, чтобы я простил его. Первое, что он сказал: «Пожалуйста, прости меня». Не «здравствуй». Не «рад тебя видеть». Отпущение грехов, вот все, что ему требовалось. В готовом виде, как в ресторанчике быстрого питания.

Что он хотел услышать? «Тут нет твоей вины, ты не хотел ничего дурного»? Но вина-то была. Во всем виноват только он. Он насрал на мою жизнь и сбежал, чтобы заняться своей.

Я и теперь не был для него человеком. Только средством достижения душевного покоя.

Даже если бы он произнес это так, что я понял бы — ему плохо, я все равно не смог бы мгновенно сбросить со счетов сорок лет. Однако он повел себя как последний мерзавец. Я мог бы убить его тогда. И был бы прав.

Но я не убил. Я сказал: «Может, и прощу, всему свое время».

Мы поехали на место аварии. Вышли из машины и целый час проторчали у края дороги. Жара была адская. Я едва выдерживал ее. Но он стоял неподвижно. Не заплакал, не произнес ни слова. Просто смотрел в землю, словно ждал, что она разверзнется и заговорит с ним.

Но в конце концов все же сказал: «Я решил начать жизнь заново. Встать на то место, где стоял тогда, но на этот раз повернуться в правильную сторону — не сбежать от тебя, а прийти к тебе и спасти. Я снова уеду отсюда, но теперь уже с тобой».