Книга Голубая ива, страница 12 – Дебора Смит

Он щелкнул выключателем и вышел из комнаты. Девочка осталась лежать в темноте, обуреваемая печальными думами. Мать с отцом говорили, что семейные дела — дела частные, семьей надо гордиться… бороться за нее.

Пусть Артемас знает, что он не одинок.

Она выскочила из кровати и на цыпочках прошла в гостиную. Он лежал на диване, накрытый одним из бабушкиных одеял. Лили тихонечко подкралась к нему, села на пол, скрестив ноги, и тронула его за плечо.

— Ради Бога, иди спать, — пробормотал он.

Слезы потекли по ее лицу. Тихим, срывающимся голосом она прошептала:

— Не расстраивайся, Артемас. В детском саду меня дразнят дылдой, потому что я самая длинная. Это ведь гораздо хуже.

— Они просто хотят привлечь твое внимание, — успокоил он мягким, дружелюбным тоном.

Она фыркнула в изумлении:

— Как это?

— Потому что ты — Маккензи, а Маккензи — особенные.

Ну уж, это слишком просто. Она упорствовала:

— А мальчики в воскресной школе называли папу… калекой, а маму… ничейной, потому что она была бедной и никто не хотел с ней играть, когда она была маленькой. — Девочка склонила голову, слезы капали на ее ночную рубашку, невозможно было их унять. — Я запустила в мальчишек камнем.

Артемас слегка дотронулся до ее плеча:

— Слушай, никогда никому не позволяй себя обижать. Я бы очень хотел, чтобы мои родители были такими же, как твои. Она пристально посмотрела на него. Ее глаза высохли.

— Ты хочешь?

— Да, конечно. Они все еще пожалеют, пусть только попробуют нас обидеть, так?

— Да!

— А поскольку мы правы, то не имеет значения, что думают о нас другие, так?

— Нет!

Она испугалась — со стороны всегда виднее — и прижалась к нему. Он обнял ее за плечи, смутился, но потом расслабился. Она тихонько вздохнула и задремала.

* * *

Мистер Маккензи завел грузовик и сел за руль. Он не любил долгих прощаний, так же, как и Артемас.

— Здесь мой школьный адрес. — Он вытащил листок бумаги из рюкзака и протянул его миссис Маккензи. — Может быть, иногда…

— Мы обязательно будем писать тебе.

Лили, все еще в ночной рубашке, хныкая, забежала вперед и обняла его колени. Она смотрела снизу вверх и плакала:

— Хочу, чтобы ты остался, остался!

Потрясенный, он присел на корточки.

— Я не могу остаться, мне надо уехать. Когда ты повзрослеешь, ты поймешь.

— Раз ты не можешь остаться, то как же ты вернешься? — Слезы катились по ее веснушчатым круглым щекам.

— Я же обещал. Ну а теперь будь большой девочкой и веди себя хорошо.

— Я люблю тебя!

Она высвободилась и обняла его за шею. Он некоторое время сидел прямо, потом неловко обнял ее.

— До свидания, Лили, — прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы. — Я тоже тебя люблю Помни, что я говорил тебе прошлой ночью. И если тебе понадобится помощь, напиши мне. Обещаешь?

— Не надо мне никакой помощи! Я — Маккензи!

Он нежно отстранился, она закусила губку и уставилась на него исподлобья:

— Ты вернешься. Ты обещал. Черт побери!

— Лили! — Миссис Маккензи оттащила ее в сторону и шлепнула по заду. — От кого ты научилась таким выражениям?

— От него, большого чертенка.

Миссис Маккензи раскрыла рот от изумления:

— Я поговорю с вами потом, мисс.

— Я люблю вас всех, — смущенно буркнул Артемас. Он резко отвернулся и вышел. Лили бросилась за ним, остановилась на крыльце, схватившись за перила.

— Возвращайся! — крикнула она. — Я — Терпеливая принцесса!

Он обернулся и поклонился. Миссис Маккензи, обняв ее за плечи, старалась унять дрожь своей маленькой дочурки.

— Береги себя, Арти! — крикнула миссис Маккензи, тоже не в силах сдержать слезы.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи, я не нуждаюсь в твоей помощи, — невнятно всхлипывая, твердила Лили дрожащим голосом. — Возвращайся.

* * *

Месяц спустя по почте пришла аккуратная коричневая коробка. Лили взирала на нее с алчным возбуждением, когда мать положила ее на старый изрезанный кухонный стол. Отец посадил девчушку на колени. Наконец миссис Маккензи разрезала ножницами ленточку, которой была перевязана посылка.

— Это от Артемаса.

На столе появился объемный предмет, завернутый в плотную белую бумагу. Каково же было ее удивление, когда из обертки показался носик небольшого изящного чайника.

— О, Арти!

Она трясущимся пальцем провела по богатому голубому узору на кремовом фоне.

— Видишь, Лили, здесь изображена Голубая Ива. Техника росписи пришла к нам из Китая. Видишь, какие чистые голубые тона, как просматриваются мельчайшие детали на картинках? Вот ива, а вот мост и пара воробышков.

Внутри под изящной крышкой оказался вчетверо сложенный листок бумаги. Миссис Маккензи осторожно развернула письмо и, откашлявшись, прочла:

— «Эта вещь старинная, очень дорогая. Я с бабушкиного разрешения взял ее специально для вас, когда приезжал домой на уик-энд. Теперь она ваша, вы можете делать с ней все, что хотите, даже продать».

Мать обхватила голову руками, отец тяжело вздохнул:

— Он нас жалеет.

Лили метнула сердитый взгляд на чайник, не в силах справиться с унижением.

— Он думает, что мы бедные? Что мы нуждаемся в его милости?

— А ну-ка прекрати сейчас же! — строго прикрикнула на нее мать.

— Маккензи не примут подачек, — никак не могла успокоиться Лили. Она не раз слышала, с каким отвращением родители произносили это слово.

— Это не подачка, потому что мы никогда не продадим чайник, — весомо произнес отец. Мать согласно кивнула и прижала вещицу к груди.

— Это знак дружбы. Арти просто-напросто хотел сказать, как много мы для него значим.

Ночью, когда отец улегся в постель, а бабушка захрапела в своей комнате, мать взяла ручку, лист бумаги и позвала Лили в гостиную.

— Что бы ты хотела сказать Арти? — спросила она.

— Что мы не бедные.

— Неужели тебе хочется его смутить? Ты же добрая девочка.

Лили вздохнула и залилась краской.

— Напиши, что я сберегу этот чайник до его возвращения.

Закончив письмо, мать передала ручку девочке:

— Подпишись внизу.

Лили, закусив от напряжения губку, вывела свое имя неуклюжими корявыми буквами, такими же большими, как ее гордость, выплескивая эмоции на бумагу, насколько это позволяло скрипучее перо.