Онлайн книга «Великолепный век. Роксолана и Султан»
|
Но в дверь уже входила Зейнаб, Роксолана вскинула голову: – Не пойду! Мне Зейнаб лепешку принесла. – Зейнаб веришь, а валиде нет? – Никому не верю, даже себе, – мрачно вздохнула Роксолана. – Э-эх! Хай Аллах! Зейнаб повторила слова хезнедар-уста: наживать себе лишних врагов в гареме не стоит. И с валиде ссориться тоже: как бы валиде ни относилась к наложнице, против воли сына она не пойдет. Зейнаб помогла подобрать новых рабынь, двух евнухов, которые теперь неотступно сопровождали Роксолану повсюду, свирепо косясь на каждого, кто оказывался ближе пяти шагов, а по ночам по очереди стояли у ее дверей. Повара брать не стали, но все знали, что первыми еду пробуют евнухи. – Ну, теперь ты не боишься? – Честно? – Да. – Рядом с тобой я и без евнухов не боюсь. – Не хочешь проведать свою Гюль в больнице? – Она плюнет мне в лицо. – Есть за что, хотя и тебе есть за что тоже. Гюль действительно была в больнице, у нее никак не заживали пораненные руки. Увидев Роксолану, девушка горько разрыдалась: – Простите меня, госпожа, я не со зла. Шайтан попутал. – Как этого шайтана зовут, Махидевран или Гульфем? – Нет. – Ну, говори, иначе не поверю в твою искренность. – Обещайте, что она не пострадает. – Как это? – Прошу вас, я уже приняла всю боль за нее. – Обещаю. – Дамла. – Дамла?! Это была наложница, которую Сулейман брал до самой Роксоланы, она ходила с большим уже животом и должна скоро родить. – Но почему?! – У Дамлы будет девочка, Зейнаб сказала, а у вас мальчик. Ваш ребенок – помеха ее малышке. – Мой будущий ребенок никому не помеха, никому! Как он может кому-то помешать, если это будет пятый сын, перед ним четверо? Ответила Зейнаб: – Отец Повелителя был восьмым сыном, да и сам Повелитель далеко не первым. Эвел Аллах, в жизни все возможно. Каждый рожденный от султана мальчик может стать следующим султаном. – Но мальчик, как он может помешать ее девочке? – Дамла не очень поверила, что у нее будет девочка. Роксолана вдруг сообразила: – Гюль, почему ты сказала, что приняла боль за нее?! Девушка потупилась, пряча глаза: – Сказала и сказала… что теперь слова вспоминать. – Это она насыпала?! Она? – Вы обещали не наказывать… – Я никому не скажу, но почему ты смолчала и принялась собирать стекло? Она заслужила наказание уже за это. – Ее накажет Господь. Ты обещала, – напомнила Зейнаб. – Гюль, прости меня. Зейнаб, ты можешь что-то сделать для ее рук? – Я об этом и хотела просить. Позвольте мне забрать Гюль, чтобы полечить у себя. – А у нас в комнатах нельзя? У Роксоланы уже были большие покои – целых три крошечных комнатки, в одной спала она под приглядом служанок, во второй стояли два небольших дивана с подушками для гостей, хотя никто не заходил даже из любопытства, а в третьей, самой маленькой, со своими многочисленными баночками и туесками расположилась Зейнаб. – Я об этом и говорю. – Можно! – А Фатиму вернуть не хочешь? – Она на покой попросилась, устала, говорит. – А от чего устала, не спросила? – От чего? – От твоего нрава устала, от твоих подозрений, недоверчивости. Фатима тебя, словно младенца из лона матери, приняла в гареме, учила-наставляла, а ты ее за то, что не бросилась против Махидевран, сразу и доверия лишила. И Гюль вон тоже. А не спросила, где они в это время были? – Где? – Меня спрашиваешь, и через полгода? Их хезнедар-уста к себе позвала, чтобы сказать, куда тебя переселить. – Ой, как стыдно! Я не знала. Фатима не простит и не вернется. – Уже простила. Позовешь – вернется. Учись доверять, Хуррем, гарем, конечно, место страшное, но не все в нем волчицы. – Как различить? – Сама будь открыта сердцем, и тебе поверят. Вспомни, когда ты на стене тенями от рук картинки показывала, когда смеялась от души, пела, стихи читала, и тебя все любили. А потом… зазналась? – Да нет же! Когда меня Повелитель к себе стал звать, а Махидевран побила, мне весь гарем завидовал! Косились, шипели вслед. – Завидовал. И шипели. Пусть шипят, а ты бы посмеялась или спела, нет лучшего средства против чужой зависти и злобы, чем смех. Ты же Хуррем, где твой смех? Не боишься, что и Повелителю надоешь со своей подозрительностью? Валиде обидела, ото всех евнухами отгородилась. Кто к тебе в гости ходит? Никто, сидишь одна со своими книгами и злишься. Роксолана чуть поджала губы: – Что же мне, не читать, если остальные не умеют? – Читай, и стихи учи, и на кануне играть учись тоже. Только не для одного Повелителя, его часто не будет в Стамбуле, такова участь султана. Старайся для всего гарема, рассказывай, что сама знаешь. Роксолана нахмурилась: – У тебя все легко, а в действительности вон Дамла, которой я ничего дурного не сделала, моей смерти хотела. Трудно в гареме и опасно, песнями и смехом беду не отведешь, от дурного глаза не спрячешься. – А ты попробуй. Вот если и тогда тебя будут обижать, будешь иметь право мстить и наказывать. А пока не имеешь. За подбитый Махидевран глаз все виноваты остались, а за Дамлу Гюль пострадала. Будь добрей, не забывай, что ты Хуррем. Фатима тоже вернулась к Роксолане, она разместилась в крохотной комнатенке вместе с Зейнаб, старухи вместе подолгу вспоминали прежние времена; послушать их – так казалось, что раньше все было лучше: и трава зеленей, и небо синей, и голуби ворковали нежней. Иногда они спорили, расставляя баночки или флаконы на полках. Роксолана поняла, что спор идет о достоинствах того или иного средства и о том, куда его лучше поставить – повыше или пониже. – Неужели это так важно? – Вай! Госпожа, каждое снадобье должно стоять на своем месте, чтобы взять его можно было с закрытыми глазами. – Это зачем? – А вдруг светильник погаснет, как я тогда найду порошок от зубной боли? Роксолана звонко смеялась: – Зажжешь светильник или свечу и найдешь. Две старухи сумели быстро залечить многочисленные порезы Гюль, и довольно скоро девушка снова принялась за работу. |