Онлайн книга «Солдатами не рождаются»
|
– При чем тут это?.. Я вовсе не думал. Я просто хотел, чтобы все было… – Тихо, гладко, как по расписанию? Эх, ты… Расскажи лучше, как мама живет. – Мы говорили с ней только по телефону. Я давно не видел ее. – Как давно? – С октября. – А… понятно. – Мне было бы трудно ей объяснить. Я женился, когда поверил, что ты погибла. А она по-прежнему считала, что ты жива. И я решил, что лучше ее не тревожить всем этим. – Ах, Коля, Коля, так тревожишься о других, что сам запутался… Маму не мог видеть, потому что боялся сказать ей, что я погибла, а теперь жене нужно объяснять, что я жива. Когда отец умер, был у мамы? – Да. Не сразу. Уезжал на эпидемию. А когда вернулся, зашел. В последний раз. Вот уже и завод виден… – Ладно, – сказала она. – Ты меня только до ворот проводи. Остается решить, когда нам с тобой в загс сходить. У мамы есть твой телефон? – Есть, служебный. – Я на днях позвоню тебе. Этот долгий разговор, начавшийся еще у вокзала, продолжался сейчас на снежном ухабистом пустыре, в конце которого виднелся длинный заводской забор и въезжавшие в ворота грузовики с железным ломом. – Таня! Они уже стояли рядом с заводскими воротами, перед саманной будкой с вывеской «Бюро пропусков». Ему оставалось только скинуть с плеч и отдать вещевой мешок. – Дай мешок, Коля. – Хочешь, я зайду с тобой в бюро пропусков? – спросил он, снимая с плеч мешок. – Не хочу. – Таня! – Ну что? – Я хочу, чтоб ты знала: все вышло, как вышло, но все равно я никого не любил так, как тебя. – Что дальше? – Не знаю. Я просто сказал тебе правду. Голос звучал искренне, и это удержало ее от резкости. Ну что ж, может, он и в самом деле не так уж любит эту свою жену. Но ей-то какое до всего этого дело? – Дай мешок, Коля. В конце концов, это свинство – держать меня. Я хочу поскорее увидеть маму. – А я хочу поскорей еще раз увидеть тебя! Понимаешь? Она посмотрела ему в глаза и поняла. Там, на вокзале, боялся, что она предъявит на него права. А сейчас, почувствовав себя в безопасности, настроился на старые воспоминания. – Не знаю даже, что тебе на это ответить. Подожди хоть, пока разведусь с тобой. А то не будем знать с твоей новой женой, кто перед кем виноват! Но он не понял насмешки и сказал с глупой страстью в голосе: – Так когда же мы увидимся? – Дай-ка мешок. – Таня, дернув за лямки, вырвала мешок у него из рук. – Прости, я не хотел… – Бог простит! – Она не оглянулась на него и, локтем придержав дверь, вошла в бюро пропусков. Подав в окошечко удостоверение личности, стала объяснять, кто она и зачем ей надо попасть на завод. Сидевшая внутри женщина высунулась, осмотрела Таню, качнула головой, вздохнула, снова скрылась в своем окошечке и молча протянула заранее выписанный пропуск с надписью «В партком». Когда Таня, предъявив пропуск вахтеру с винтовкой, прошла через проходную во двор, женщина выскочила из задней двери бюро пропусков и спросила ее: – Ольги Ивановны дочка? – Да. – С фронта пришла? – Да. Здравствуйте, – сказала Таня, пробуя вспомнить, где она видела эту женщину. – В партком направо иди; этот корпус пройди – и до литейки, не доходя барака. Таня прошла несколько шагов и обернулась – женщина все еще стояла раздетая у дверей и смотрела ей вслед. Через десять минут Таня сидела в парткоме и ждала мать. Напротив Тани за столом сидел хмурый пожилой человек в черном ватнике и армейской ушанке и, прижав плечом трубку, записывал телефонограмму. Когда Таня пришла сюда, он ткнул ей руку и буркнул свою фамилию, но она не разобрала и не переспросила, потому что он сразу начал звонить в литейку, чтобы в партком прислали Овсянникову. И тут же у него на столе зазвонил другой телефон, и он стал принимать телефонограмму. Хотя он сидел в ватнике и ушанке, но Тане с мороза показалось, что в парткоме тепло и даже угарно; в круглой чугунной печке горел уголь. Она расстегнула шинель. Человек, принимавший телефонограмму, покосился на нее, заметил орден на гимнастерке, кажется, хотел ей что-то сказать, но вместо этого сердито спросил в трубку: – Что, еще не все? Я думал, все! Разводите тут писанину! – И еще быстрее заскреб карандашом по бумаге. В барак вошел высокий, плечистый, еще совсем молодой генерал, чем-то похожий на Артемьева. – Слушай, Малинин, – сказал он, – мне в Совнарком звонить надо… Как, берем Лузгина на заместителя по рабочему снабжению или не берем? Знаю, что снабжение поставит, а догадываюсь, что жук. Жду твоего последнего слова. – А зачем ждешь, Николай Иванович? – кладя трубку, сказал Малинин. – Ты ж решил… – Мало что я решил, – сказал генерал, – я хочу, чтоб парторг был «за», чтоб, если что, вместе отвечать. – Вместе отвечать не страшно, – сказал Малинин, – вместе плакать неохота. – И, покосившись на Таню, сказал: – Провожу тебя до конторы, поговорим. И генерал, после того как Малинин покосился на Таню, тоже покосился на нее и спросил: – Кто такая? Она, когда генерал вошел, встала там, где сидела, и так и стояла до сих пор. – Военврач третьего ранга Овсянникова, – сказала Таня. – Дочь Овсянниковой нашей, из литейного… – Малинин сунул в ящик телефонограмму, снял с гвоздя шинель и вышел вслед за генералом, который так ничего и не сказал Тане. «Сейчас будут ругаться», – подумала Таня. Такое было выражение лица и у генерала, и у этого сидевшего за столом человека – Малинина. Только она, Таня, помешала им поругаться здесь же, в парткоме. Она осталась одна. И почти сразу же вошла мать. И они обнялись и долго целовали друг друга. Мать была сейчас самая настоящая старуха. На ней был толстый, измазанный землей ватник и ватные брюки, но, увидев ее лицо, Таня с испугом подумала, какая она, наверно, худая там, под ватником. – Таня, доченька!.. – Да, мама… – Приехала!.. – Да, мама… – Живая!.. Здоровая!.. – Да, мама… Мать больше ничего не спросила, помолчала и сказала: – Отец-то… – и снова долго молчала. – От чего он? – Не знаю, – сказала мать, – без меня было… Я воспалением легких болела, в больнице три недели лежала. А его «скорой помощью» свезли. А мне сразу не сказали: пожалели, потому что я встать все равно не могла. А когда вышла из больницы, он уже помер. Гроб ему сбили без меня в нашем упаковочном цехе, но повезли не сразу: думали, я еще успею, встану. А когда доставили гроб в больницу, оказывается, его уже захоронили. Извинения у наших заводских просили, а где могила, неизвестно. Место у них есть такое, куда невостребованных свозят, кого, значит, родственники не спросили. Туда и отец попал. Не прощу себе этого. Что за жизнь за такая!.. |