Онлайн книга «Библия улиток»
|
О черт, моя рыбка! Я оставил ее в норе, у этого торговца детьми, Уолли… Вполне возможно, что толстяк скоро уйдет, и если я наверну еще кружок, то можно будет прийти обратно и забрать петушка. Я обошел «Городской суп» еще раз и остановился только разок, чтобы посмотреть через узкое окошечко, как Огурец считает деньги в опустевшем зале. Он выложил их все на полированный столик рядом с выключенным проектором и раскладывал на три кучки. Наметанным глазом я определил – долларов тридцать, не меньше. Может, мне тоже начать вести лекции? Купить старую простынь и пачку слайдов, вешать объявления на столбах и вечерами рассказывать о… О чем? Волнующих тем только две: что случилось и как исправить. Есть еще одна тема, но о ней молчат, и ни за какие деньги я не решусь ее поднять: что будет, когда все умрут от старости? Нет, понятно, что будет – ничего не будет. Уинтерз и Дикки разбегутся из магазинов и плюхнутся в Милли, наш скромный океан. Лимон прорастет сквозь подоконник Уолли, и через десяток лет под его окном будет красоваться лимонная рощица. Ром будет стоять на полках и чернеть-чернеть-чернеть… Все началось с убийства Ани, вскользь подумал я, представив себе морского льва, трескающего лимоны на пляже. Если бы Ани осталась жива, мы рано или поздно додумались бы, зачем нам была брошена эта подачка, и наверняка сообразили бы, как поступить дальше. Если бы, если бы. Уинтерз и Дикки сидели бы в своем чане до скончания веков и переходили бы по наследству от владельца магазинчика к его сыну, а потом внуку… и может, даже правнуку. Вряд ли их кто-нибудь купил. Настроение окончательно испортилось. Я пошел обратно, читая объявления на стенах: «Тренинг: составление молитв на любой случай жизни», «Гипноз!!! Только здесь!!! Кем вы были в прошлой жизни???». Протоплазмой. Серыми комочками в склянках. Заплатите мне за это знание, пожалуйста. Возьму по центу с каждого жителя города. Залезу на крышу, разверну плакат с изображением комка клеток и надписью «Привет, мир!», а внизу поставлю копилку… Привет, мир. С таким воплем я родился в чем-то, похожем на тот самый ржавый чан. В вагонетке, заполненной кислой грязной водой. Булькал там и тонул, пока не успокоился и не понял, что воды-то по колено… Привет, мир. Мне обещали, что ты мой, мне принадлежишь, и я буду тебя спасать, нацепив героическую шкуру «сайлента». Но как можно спасать мир, когда в нем уже понапихано разной швали: мародеров, алкашей, синдромеров, интеллектуальных теоретиков и мастеров по запаиванию тазиков? Я спасал мир, пока в глаза никого не видел, кроме последних детей. А когда увидел – бросил все к черту. Мне нравилась моя работа. Я не шутил насчет агнцев и прочей красоты, когда-то я знал наизусть тысячи видов растений и животных, возился с ними как с родными, хотя однажды меня покусала лисица. А теперь у меня сперли даже рыбку. – Где моя рыбка? На столике в углу все еще стояли пустые стаканы, а баночки не было. – Уолли, где рыбка? – Как ты узнал? – спросил Уолли, меланхолично протирая пепельницу. – У меня действительно в продаже сегодня есть рыбка. Отменная рыбка, всего доллар. – Я купил ее за десять центов! – Кто-то сильно продешевил, – укоризненно ответил Уолли. – Такой красивый хвост и расцветка стоят не меньше доллара. – Оставь себе. Украсишь интерьер. Можешь назвать нору «Петушок». Уолли скривился. – Пятьдесят центов. – «Петушок Уолли». Так и назови. Я развешу рекламу твоего заведения по всему городу. – Тридцать. Ром ударил мне в голову. – Я последний ребенок! – заорал я. – И завтра явлюсь сюда в шкуре «сайлента», чтобы выпить пару стаканчиков. Ты видел «сайлента»? Ты видел его? – Десять центов, – торжественно сказал Уолли и выудил баночку из-за стойки. – Черт с тобой, – согласился я, залез на табурет и заказал еще рома. Проснулся я совершенно одиноким. Поперек кровати, запихнув голову под лежащую на полу подушку. На столике рядом – стакан с водой и маленькая плюшевая собачка. Где я ее взял, ума не приложу. Душа в моей квартирке нет. Придется топать в коридор, потому что пара ведер холодной воды нужны мне как воздух. Главное, чтобы хватило денег. Вывернув карманы, я посчитал монетки – десять центов. Заколдованная сумма. Этого не хватит. Пришлось захватить собачку и переться с ней к распорядителю, Денни-тазику. Он восседал на продавленной табуретке напротив душевой и эти самые тазики считал. Три, пять. Всего семь отменных тазиков, не нуждающихся в пересчете. Один с красными цветочками. – Денни, – проникновенно сказал я. – Нет, – ответил Денни. – Тебе вредно мыться. Заржавеешь. Эта шутка ему никогда не надоедает. – Я пришел поболтать, – сказал я и сел в тазик. Ноги не держали. – Вчера был на собрании Лиги Законностей. – А-га, – ответил Денни, доставая ершик. – Говорят, мою пенсию увеличат на доллар. – Кто говорит? – Председатель. Сказал, так будет намного законнее. Так вот, пока они меняют одни бумаги на другие, мне денег не дадут, но как только дадут, я сразу оплачу неделю вперед, обязательно с учетом воды. А пока мне дали вот этот милый сувенир. Денни посмотрел на собачку. – Это символ. – Символ? – Возрождения. Детская игрушка, понимаешь? Каждый, у кого будет такой, вскоре получит ребенка. По особой программе развития и спасения мира. Знаешь, привилегия… Только мне дети ни к чему, вот, не знаю, что с ней и делать. – Ты серьезно? – Вполне. Мне стало на секунду жалко Денни, потому что этот балбес верил не только в многочисленные Лиги, Корпорации, Объединения, Альянсы и прочую чушь, но и в их обещания. А еще он действительно хотел детей. – И какие это будут дети? Как ты? – Мне кажется, ты сможешь выбрать сам. – Ладно, – сухо сказал Денни, делая вид, что просто идет мне навстречу. – Сколько? – Два ведра. – Двадцать центов, значит… Я посадил собачку на его колени и кинулся в душевую, захлопнув за собой старую рассохшуюся дверь. Мне повезло, я проснулся поздно, поэтому миновал очередь. Пока я раздевался, Денни втащил внутрь ведра, заполненные мутноватой, но холодной водой. Счастье. Уходя, он кинул на меня короткий взгляд, и я знал, что это значит: взгляд мне-все-равно-что-за-штука-у-тебя-на-спине. В зеркале с глубокой трещиной посередине и облепленном мыльными лишаями, я себя увидеть не смог – что-то мутное и с глазами маячило посередине и все. |