Книга Ночной шторм, страница 23 – Юхан Теорин

Йоаким вздрогнул. Он стоял на краю дамбы и смотрел в черную воду внизу.

Здесь Катрин стояла.

Следы на песке показывали, что она одна вышла на дамбу. А потом упала или бросилась в воду. Почему?

У Йоакима не было ответа. Он знал только, что в тот момент, когда Катрин утонула, он сам был в Стокгольме, в подвале дома, и слышал, как она вошла в дверь. Слышал, как она зовет его. У него не было никаких сомнений в том, что он слышал ее голос, но это не делало мир проще и понятнее.

Родственники и друзья разъехались, осталась только его мать Ингрид.

Она сидела за столом в кухне; когда Йоаким вошел, Ингрид встревоженно на него взглянула. На лбу у нее была морщинка. Становившаяся глубже с каждой новой трагедией в семье. Началось все с болезни мужа, продолжилось трагедией с Этель, и вот теперь — Катрин.

— Все уехали. Дети спят? — спросил Йоаким.

— Да, мне кажется, да. Габриэль поел и сразу заснул, но Ливия долго не могла заснуть и звала меня.

Кивнув, Йоаким подошел к плите и поставил чайник.

— Она плохо спит, — сказал он.

— Она говорила о Катрин.

— Вот как… Будешь чай?

— Нет, спасибо. Она много о ней говорит, Йоаким?

— Достаточно.

— Что ты ей сказал?

— О Катрин? Немного. Я сказал, что мамы… нет.

— Нет?

— Что она уехала, так же как я раньше уезжал. Я не могу им рассказать это сейчас. — Йоаким с тревогой взглянул на мать. — А что ты ей сказала?

— Ничего. Это ты должен ей рассказать.

— Я это сделаю. Когда ты уедешь и я сам останусь здесь с детьми.

Мама мертва, Ливия. Она утонула.

Сможет ли он выговорить эти слова? Это все равно что дать Ливии пощечину.

— Вы переедете обратно? — спросила Ингрид.

Йоаким посмотрел на мать с недоумением. Он знал, что она хочет этого, но все равно изобразил удивление.

— Обратно? — переспросил он. — В Стокгольм?

И прибавил мысленно: «И оставим Катрин?»

— Да, в Стокгольм. Я же живу там.

— У нас ничего нет в Стокгольме, — ответил Йоаким.

— Но вы можете купить ваш прежний дом в Бромме.

— У нас нет денег. Все деньги пошли на хутор.

— Но его можно продать…

Ингрид замолчала.

— Продать Олудден? Кто захочет купить дом в таком состоянии? Его надо отремонтировать — а кто будет этим заниматься? Мы с Катрин планировали все сделать своими руками.

Ингрид помрачнела и устремила взор в окно.

Через некоторое время она сказала:

— Эта женщина на похоронах… Та, что опоздала… Это мать Катрин? Художница?

Йоаким кивнул:

— Да, Мирья Рамбе.

— Мне кажется, я видела ее на свадьбе.

— Я не знал, что она приедет.

— Как же иначе? Ведь это ее дочь.

— Но они почти не общались. Я видел ее только раз — на нашей свадьбе.

— Почему они не ладили?

— Не знаю. Они иногда созванивались, но Катрин никогда не говорила о Мирье.

— Она живет здесь?

— Нет, она живет в Кальмаре, насколько я знаю.

— А ты не хочешь с ней поговорить?

— Нет, — ответил Йоаким. — Но мы можем еще столкнуться. Остров маленький.

Он тоже посмотрел в окно. Ему ни с кем не хотелось разговаривать, ни с кем не хотелось встречаться. Ему хотелось запереться в доме и никогда больше его не покидать. Ему не хотелось ни искать новую работу, ни ремонтировать дом. Хотелось только лежать в кровати всю оставшуюся жизнь, вспоминая Катрин.

9

Ноябрьская ночь была холодной и темной. Сквозь сизый туман просачивался слабый свет полумесяца, не способный осветить путь. Прекрасная погода для грабежа.

Вилла на северо-западном побережье была совсем новой. Ее построили на холме всего пару лет назад по современному проекту: много дерева и стекла. «Слишком роскошно для летней дачи», — подумал Хенрик. Ему вспомнилось, как дедушка называл стокгольмцами всех дачников — независимо от того, откуда они приехали.

— Хуббабубба, — произнес Томми, почесывая шею. — За дело, ребята!

Фредди и Хенрик последовали за ним по тропинке к вилле. Все трое были в джинсах и темных куртках. У Томми и Хенрика помимо этого были еще и рюкзаки. Тоже черные.

Прежде чем выехать на дело, братья Серелиус провели очередной сеанс со спиритической планшеткой в кухне Хенрика. Около одиннадцати часов они зажгли три свечи и положили планшетку на кухонный стол, поставив в ее центр стакан.

В комнате чувствовалось напряжение.

— Там кто-нибудь есть? — вопрошал Томми, касаясь стакана пальцем.

Десять — пятнадцать секунд стакан был неподвижен, потом дернулся и становился на слове «Да».

— Это Алистер?

Стакан не двигался.

— Сегодня подходящий вечер, Алистер? — спросил Томми.

Стакан постоял некоторое время на слове «Да», потом задвигался в сторону букв.

— Пиши! — прошипел Томми Хенрику.

Хенрик начал записывать буквы, чувствуя, как неприятно сосет под ложечкой.

— О-л-у-д-д…

Наконец стакан замер посреди планшетки. Хенрик посмотрел на бумагу и прочитал то, что записал:

— Олудден Олудден Картины Олудден Один бродит там.

— Олудден? — повторил Томми. — Это что еще такое?

Хенрик смотрел на планшетку.

— Я там бывал… Это маяк.

— Там есть картины?

— Я ничего такого не видел.

В полночь Хенрик и братья Серелиус припарковали машину за рыбацким сараем в пятистах метрах от виллы и ждали на пляже, пока в вилле не погаснет свет. Потом они подождали еще полчаса на холоде, натянули черные шапки и медленно пошли по направлению к дому.

Хенрику было холодно, но он чувствовал, как бешено колотится сердце в груди. Это риск заставлял его биться быстрее. Риск вызывал выброс адреналина в кровь. Впервые за вечер Хенрик ни разу не подумал о Камилле.

Заглушая шаги, волны ритмично бились о камни позади них, хотя они и без того старались передвигаться бесшумно.

Вилла была окружена железным забором, но Хенрик знал, что к морю ведет незапертая калитка. Входная дверь в подвальное помещение была из стекла с примитивным замком, с которым Хенрик расправился за пару секунд с помощью молотка.

Дверь скрипнула, когда Томми открыл ее, но звук заглушил шум ветра. Сигнализации не было. Томми сунул голову внутрь, осмотрелся, потом повернулся и кивнул Хенрику.