Книга Манускрипт всевластия, страница 109 – Дебора Харкнесс

— Ты у меня настоящая львица, la lionne. Настоящий борец. Но защитники нужны даже львице. — Я так цеплялась за ванну, что рана на правой руке снова начала кровоточить. — Лодыжка растянута, это не столь серьезно. Потом я забинтую ее, а сейчас займемся рукой и спиной.

Мэтью вынул меня из ванны. Я опиралась на Изабо и Марту, чтобы не ступать на правую ногу, а он тем временем срезал с меня леггинсы вместе с трусиками. Их лишенное предрассудков отношение к наготе передалось и мне — я ничуть не стеснялась. На животе под мокрым пуловером обнаружился багровый кровоподтек.

— Господи. — Мэтью ощупал его. — А это откуда?

— Сату вышла из себя. — Я застучала зубами, вспомнив, как она меня двинула.

Мэтью обмотал мою талию полотенцем и сказал:

— Давай снимем пуловер.

— Что ты делаешь? — Я извернулась, почувствовав прикосновение холодного металла к спине. После того, что со мной проделала Сату, меня нервировало любое присутствие за спиной, даже если это был Мэтью. Дрожь во всем теле усилилась.

— Перестань, Мэтью, — сказала Изабо. — Ей страшно.

— Все нормально. — Ножницы звякнули об пол, Мэтью прислонился ко мне сзади и обнял. — Попробуем спереди.

Встав передо мной, он снова принялся резать шерсть — ее и на спине не так много осталось, судя по ощущаемому мной холоду. Раскроил надвое лифчик, снял передок пуловера.

Когда со спины упали последние лоскуты, Изабо так и ахнула, а Марта пробормотала:

— Maria, Deu maire.

— Что там такое? — Комната раскачивалась, как люстра во время землетрясения. Мэтью, вне себя от горя и жалости, повернул меня лицом к Изабо, сказав тихо:

— La sorciere est morte. [59]

Он задумал убить еще одну ведьму. Меня охватило холодом, в глазах потемнело, но Мэтью не дал мне упасть.

— Крепись. Оставайся с нами.

— Тебе непременно надо было убивать Джиллиан? — захлюпала я.

— Да, — жестко ответил он.

— Почему я должна была услышать об этом от кого-то другого? Сату сказала, что ты был у меня в квартире и одурманивал меня своей кровью. Почему ты мне не сказал?

— Боялся тебя потерять. Ты так мало обо мне знаешь, Диана. Я скрытен и способен на все, чтобы защитить своих близких. Вплоть до убийства. Такая у меня натура, ничего не поделаешь.

Я снова повернулась к нему, сложив руки на обнаженной груди. Мои эмоции метались между страхом, гневом и еще более темным чувством.

— Ты и Сату убьешь?

— Да. — Он не извинялся и ничего не желал объяснять, но я видела по глазам, что он едва сдерживается. — Ты гораздо храбрее меня, я тебе уже говорил. Хочешь посмотреть, что она с тобой сделала? — спросил он, держа меня за локти.

Я подумала и кивнула.

Изабо запротестовала по-окситански, но он зашипел на нее.

— Она это пережила, Maman — значит, и посмотреть может.

Женщины отправились за зеркалами, а Мэтью принялся промокать мой торс полотенцем.

— Терпи, — говорил он, когда я ежилась.

Изабо и Марта принесли зеркала: одно из гостиной, в ажурной позолоченной раме, второе высокое, во весь рост — только вампир мог втащить такое на башню. Мэтью поставил высокое у меня за спиной, Изабо и Марта держали передо мной другое.

Я хорошо видела и собственную спину, и Мэтью — но это была не моя спина. Кожу с нее содрали и выжгли на красном черные круги и прочие знаки.

— Сату сказала, что вскроет меня, мама, — прошептала я, точно в трансе. — Но я зарыла свои секреты глубоко-глубоко, как ты мне велела.

Я увидела в зеркале, как Мэтью бросился меня подхватить — и все заволокло мраком.

Сознание вернулось ко мне у камина в спальне. Я сидела на камчатном стуле; напротив стоял такой же с горкой подушек, на которые я опиралась грудью. На спину кто-то накладывал мазь — Марта. Ее энергичные движения сильно отличались от прохладных касаний Мэтью.

— Мэтью, — просипела я, повернув голову. В поле зрения тут же возникло его лицо.

— Что, милая?

— Почему мне совсем не больно?

— Магия, — подмигнул он, изобразив ради меня улыбку.

— Морфин, — вспомнила я.

— А я что говорю? Все, кто испытывал боль, знают, что он сродни магии. Теперь, когда ты очнулась, мы тебя перевяжем. Это ускорит заживление, — объяснил он, перебрасывая Марте широкий бинт. Ну что ж, заодно и грудь прикроет, поскольку лифчик мне в ближайшем будущем носить не придется.

Меня обмотали целыми милями марли — я благодаря наркотику наблюдала за этим как бы со стороны. Но когда Мэтью стал рыться в своем саквояже и говорить что-то про швы, отрешенности как не бывало. Ребенком я нечаянно воткнула себе в бедро длинную вилку для жарки зефира и месяцами мучилась кошмарами после зашивания раны. Я рассказала об этом Мэтью, но он не смягчился.

— Порез на руке придется зашить, иначе не заживет.

После всех процедур женщины одели меня. Мэтью пил вино, держа бокал дрожащими пальцами. Ни одна из моих вещей спереди не застегивалась — Марта притащила снизу очередную охапку, и меня облачили в одну из рубашек Мэтью. Она болталась на мне, но тонкий хлопок вызывал приятные ощущения. Сверху осторожно надели его же черный кашемировый кардиган. Собственные черные брюки-стретч завершили мой туалет, и Мэтью усадил меня на диван, в подушки.

— Переоденься, — сказала Марта, подтолкнув его к ванной.

Он принял душ, вышел к нам в чистых брюках, подсушил у огня волосы и надел все остальное.

— Ничего, если я схожу вниз на минутку? Изабо и Марта побудут с тобой.

Я кивнула, подозревая, что это имеет отношение к его брату. Действие морфина еще не прошло.

Изабо без него стала говорить на каком-то неведомом языке, не окситанском и не французском. Марта что-то бормотала в ответ. Поочередно они убрали из комнаты почти все мои окровавленные лохмотья, и тут пришел Мэтью. Рядом с ним трусили, высунув языки, Фаллон и Гектор.

— Собакам не место в доме, — выговорила ему Изабо.

Фаллон и Гектор с интересом смотрели то на нее, то на Мэтью. Он щелкнул пальцами, показал на пол, и они улеглись, обратив морды ко мне.

— Они останутся с Дианой, пока мы не уедем, — заявил он.

Мать вздохнула, но не стала с ним спорить.

Мэтью положил мои ноги себе на колени. Марта, подав ему вино, а мне кружку с чаем, ушла вместе с Изабо.

Морфин и ласковые пальцы Мэтью погрузили меня в полудрему. Я перебирала в памяти все, что произошло, пытаясь отделить реальное от воображаемого. Видела я в каменном мешке призрак матери или просто вспомнила то, что она мне говорила перед путешествием в Африку? Может быть, воображение помогало мне бороться со стрессом?