Онлайн книга «Запасной инстинкт»
|
– Понятия не имею, – ответил Троепольский любезно. Перегнувшись, он по одной вытаскивал бумаги из толстой папки. Просматривал и швырял на ковер. – Почему-то все оставляют грязную работу именно мне. Все мило сообщают мне новости, как будто я один должен копаться во всем этом дерьме! – В каком дерьме? – это Ира спросила. – Что случилось? – Все что-то знают, – продолжал Троепольский, словно не услышав ее вопроса, – и никто ничего мне не говорит. – Какие новости? Кто тебе… не говорит?! Троепольский дернул ящик, и из глубины его вдруг вывалилась на свет пачка сигарет “Собрание” – зеленые, фиолетовые, розовые и желтые. Красота. Сизов никогда не курил “Собрание”. Мужская половина человечества в их конторе, подделываясь под шефа, курила исключительно “Давыдофф” или “Парламент”. Троепольский взял в руки пачку так, словно внутри мог оказаться управляемый фугас. Потом обвел глазами сотрудников. Те моментально потупились. Никто не понимал, в чем дело, но всем было ясно, что с шефом что-то не так. “У последней черты” – так назывался один замечательный роман, принесенный кем-то в контору и охваченный всеми сотрудниками без исключения. – Чьи это сигареты? Молчание. – Чьи это сигареты?! – Сизова, наверное, – откашлявшись, сказала Ира. – Если они лежат у него в столе! – И вообще, – из-за угла высказалась Шарон, – когда происходит отсутствие в смысле отъезда, обыск обыскивать никто не разрешал! Это низко со стороны моральных норм. – Это мои сигареты, – спокойно сказала Полина. – Ты же знаешь. – Как они оказались в столе у Гришки?! Полина наклонилась и ссадила на пол китайскую хохлатую. – У него свои кончились, а вас никого не было. Он попросил у меня, я дала ему пачку. Он взял ее, и все. Наверное, он себе потом купил, а эти припрятал на всякий случай. – Когда? – Что?.. – Когда он просил у тебя сигареты? – Дня три назад. – Скажи мне точно! – крикнул Троепольский. – Ну, давай, вспоминай! Полина переглянулась с Маратом, тот переглянулся с Ирой, а она еще с кем-то переглянулась. – В день, когда Федька не пришел на работу. Я потом уехала за собакой, ты меня отпустил. А утром у меня Гришка попросил сигарет. Я дала. Я ему еще сказала, что я себе куплю, потому что все равно мне в город надо. Троепольский открыл квадратную пачку. В ней болталось всего несколько разноцветных сигаретных палочек. Выходит, Гришка почти все выкурил?! Он курил цветные сигареты, а накануне Федор сказал ему: “Только посмей, и я тебя убью!” – и сам был убит. Кто-то приходил к нему в тот вечер – ошибся подъездом. Натали сказала – девушка в капюшоне. Кто-то курил на лестнице сигареты “Собрание” – в банке остался яркий окурок с золотой полоской. Логичней всего предположить, что курила та самая “девушка в капюшоне”, тем более что это были как раз ее сигареты. А Сизов?! При чем тут Сизов?! Троепольский сунул сигареты в задний карман и вытряхнул еще несколько папок. Гришка не простит его, когда узнает, что в его отсутствие он обыскивал его стол! Да еще на глазах у всей конторы! Одна из них, самая тоненькая, развалилась на две части, открылась посередине. В ней было всего несколько бумажек и диск в пластмассовой обложке. Троепольский просмотрел бумаги. Диск – он узнал бы его, даже если бы перед ним вывалили все существующие в конторе диски! – содержал первый, самый давний вариант пропавшего уралмашевского макета. Бумаги тоже имели некоторое отношение к трижды проклятому Уралмашу – какой-то счет, уведомление о сроках работ, цветные распечатки. На каждой бумажке – Троепольский стал реже дышать, когда увидел это, – было написано черным фломастером: “Смерть врагам!” * * * В комнате было душно и как-то тесно, словно слишком низкий потолок не позволял выпрямиться в полный рост, хотя очень хотелось. Троепольскому казалось, что если он встанет с дивана, то непременно уткнется черепом в побелку. Он задрал голову и посмотрел вверх, но ничего особенного там не увидел. Ему очень хотелось курить, но сигареты были далеко, в куртке, и для того, чтобы достать их, нужно было встать, а встать Троепольский никак не мог. Давно он не чувствовал себя так погано. Нет, не так. Никогда он не чувствовал себя так погано. Он еще посидел на краю дивана – и сам диван был очень неудобный, и все, что только что случилось на этом диване, тоже было очень… неудобным. Он оглянулся через плечо, обнаружил вздыбленные подушки и сбитое одеяло – “следы страсти”, разумеется, – сморщился и отвернулся. За одеялами и подушками произошло движение, взметнулась и упала белая рука, и девушка спросила хрипло: – Как ты там? И вопрос, и хриплый голос были словно из американского кино “про любовь”. Троепольский никогда не практиковал ничего в духе американского кино. – Мне бы сигарету. – Здесь курить нельзя! – переполошилась Лера. – Мама придет и непременно унюхает. И меня потом замордует! – Мама замордует, – повторил Троепольский, зачем-то прикрыл мятым неаппетитным одеялом длиннющие аппетитные ноги, поднялся и пошел в прихожую – за сигаретами. Вернулся, плюхнулся на диван и с облегчением закурил. – Ты что? – вскинулась Лера. – Я же просила не курить! Троепольский молчал и курил. Такая форма протеста, как в пионерском лагере. Очень удобно и, главное, ни к чему не приведет. Она забрыкала ногами, выбралась из-под белых гор и села рядом с Троепольским. Шелковые волосы мотались у него перед носом. – Дай мне тоже сигарету, что ли. Троепольский поводил у нее перед носом пачкой. Лера вытащила сигаретку, прикурила и сощурилась на дым – очень шикарно. Троепольский покосился на нее. Она раздражала его ужасно. Почему-то именно сейчас – после “вспышки страсти”. Никогда после его “вспышек” неловкость и стыд не мучили его. Когда выяснялось, что девушка-красавица ему вовсе не подходит – а выяснялось это, как правило, после, а не до, – он уходил и не оглядывался. Переживать и мучиться вопросами, как и почему все случилось, даже не приходило ему в голову. Зачем, черт возьми, он с ней переспал?! |