Книга Чернее некуда, страница 48 – Найо Марш

– А-а, – устало сказал Гибсон, – обойдусь и так.

Студия помещалась в особом строении, стоявшем за домом. Ее построили для пользовавшегося необъяснимой славой викторианского члена Академии. К нелепо пышному входу в студию вели накрытые тентом ступеньки. Тент поддерживали гипсовые кариатиды, от которых Трой не захотела избавиться, найдя их забавными. Теперь между кариатидами стоял, разительно с ними не сочетаясь, огромный “млинзи”, производивший в своем темном костюме ненамного менее сильное впечатление, чем в львиной шкуре и браслетах. Он держал правую руку он в нагрудном кармане и полностью он перекрывал проход.

– Добрый вечер, – сказал Аллейн.

– Добрый вечер, сэр, – откликнулся “млинзи”.

– Я – собираюсь – войти – внутрь, – раздельно произнес Аллейн. Поскольку никакой реакции не последовало, он повторил фразу, постучав себя по груди и ткнув пальцем в дверь. ” Млинзи” выкатил глаза, по-военному четко развернулся, стукнул в дверь и вошел в студию. На его зычный бас ответил другой, еще более зычный, затем послышался голос Трой:

– А, это Рори.

“Млинзи” отступил в сторону и Аллейн, уже начавший побаиваться, что потеряет контроль над собой, вошел внутрь.

Возвышение для натурщика находилось в дальнем конце студии. С ширмы, которую Трой использовала в качестве задника, свисала львиная шкура. Перед нею, расставив ноги и разведя руки, возвышался Громобой – при всех регалиях, сверкающий орденами, золотыми аксельбантами и оружием.

Трой, скрытая четырехфутовым холстом, возилась с палитрой. На полу валялись два наспех сделанных углем наброска. В зубах она сжимала кисть. Она обернулась и несколько раз с силой кивнула мужу.

– Хо-хо! – воскликнул Громобой. – Рори, голубчик, прости, я не могу отсюда сойти. Как видишь, мы работаем. Уходи! – рявкнул он “млинзи” и добавил что-то резкое на родном языке. Охранник вышел.

– Я приношу тебе извинения за него, – величественно произнес Громобой. – Со вчерашней ночи он нервно относится к моему благополучию. Я позволил ему поехать со мной.

– У него, похоже, рука не в порядке.

– Да. Ему сломали ключицу.

– Вчера?

– Да. Тот, кто напал на него, кем бы он ни был.

– Врач его осматривал?

– О да. Врач, обслуживающий посольство. Доктор Гомба. Хороший человек. Прошел подготовку в госпитале Святого Луки.

– Он что-нибудь сказал о причинах перелома?

– Удар, нанесенный скорее всего ребром ладони, поскольку никаких признаков применения оружия не обнаружилось. Это, собственно, не перелом – трещина.

– А что говорит об этом сам “млинзи”?

– Он слегка расширил свое, довольно скудное, описание вчерашних событий. Говорит, что кто-то ударил его по основанию шеи и вырвал из рук копье. Кто это был, он не имеет понятия. Я должен извиниться, – учтиво прибавил Громобой, – за то, что явился к вам, не договорившись заранее. Срок моего пребывания в Лондоне сократился, а я уверен, что никто, кроме твоей жены, не сможет написать моего портрета, и мне не терпится его получить. Поэтому я, как мы выражались в “Давидсоне”, плюнул на китайские церемонии, взял да и приехал.

Трой уже держала кисть не в зубах, а в руке.

– Если хочешь, останься, милый, – сказала она мужу, награждая его одной из редких своих улыбок, все еще пронимавших его до самого сердца.

– Если не помешаю, – откликнулся он, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучала ирония. Трой покачала головой.

– Нет-нет-нет, – любезно промолвил Громобой. – Ничего, кроме удовольствия, нам твое общество не доставит. Не считая того, – прибавил он с раскатистым смехом, – что я не смогу тебе отвечать. Я прав, маэстро? – спросил он у Трой, которая ему не ответила. – Не знаю женского рода для слова “маэстро”, – пожаловался он. – Нельзя же сказать “маэстра” или “маэстрица”. Это было бы дурным вкусом.

Трой издала какой-то шелестящий звук.

Аллейн уселся в видавшее виды кресло.

– Раз уж я здесь и пока я не стал помехой вашей работе... – начал он.

– Мне, – перебил его Громобой, – ничто не может помешать.

– И отлично. Я вот подумал, не сможет ли Ваше превосходительство рассказать мне что-нибудь о двух людях из числа вчерашних гостей?

– Наше превосходительство может попробовать. Он такой смешной, – как бы в скобках заметил Громобой, обращаясь к Трой, – с этими его “превосходительствами”.

И опять к Аллейну:

– Я уже рассказал твоей жене о “Давидсоне”.

– Я имею в виду брата и сестру Санскритов.

Громобой по-прежнему улыбался, но губы его сомкнулись.

– Я бы немного изменил позу, – сказал он.

– Нет, – откликнулась Трой, – не двигайтесь.

Ее рука уже летала над холстом.

– Санскриты, – повторил Аллейн. – Оба очень толстые.

– А! Да. Я знаю эту пару.

– У них есть связи с Нгомбваной?

– Коммерческие. Да. Они были импортерами галантерейных товаров.

– Были?

– Были, – без малейшего смущения ответил Громобой. – Теперь все распродали.

– Ты знал их лично?

– Мне их представляли.

– Они с охотой покинули страну?

– Полагаю, что нет, раз они теперь возвращаются.

– Что?

– По-моему, они собираются вернуться. Какие-то изменения в их планах. И сколько я понял, вернуться они хотят немедленно. Вообще они мало что значат.

– Громобой, – сказал Аллейн, – были у них какие-нибудь основания затаить против тебя злобу.

– Совершенно никаких. А что?

– Простая проверка. В конце концов, кто-то ведь пытался убить тебя на приеме.

– Что ж, ты не оставил для этого ни малейшей возможности. Как бы там ни было, они скорее должны испытывать ко мне благодарность.

– За что?

– Они же возвращаются назад при моем режиме. Прежнее правительство обошлось с ними довольно круто.

– Когда было принято решение? О возможности для них снова обосноваться в Нгомбване.

– Дай подумать... я бы сказал, около месяца назад. Может быть, несколько раньше.

– Но когда я навещал тебя три недели назад, я своими глазами видел Санскрита на ступенях его магазина. И там как раз закрашивали его имя.

– Вот тут ты ошибся, дорогой Рори. Скорее, я думаю, его подкрашивали заново.

– Понятно, – сказал Аллейн и, промолчав несколько секунд, спросил: – Они тебе нравятся? Санскриты.