Книга Чернее некуда, страница 8 – Найо Марш

– Все не так просто.

– Нет? Почему же?

– Если бы я говорил только о моей собственной тревоге за твою жизнь, я ответил бы, что не могу ни понять этого, ни принять, а ты как раз этого слышать от меня и не хочешь. Поэтому я вынужден вновь обратиться в получившего трудное задание упрямого полицейского и вернуться к прежним моим доводам. Я не состою в Специальной службе, но мои коллеги из этого отдела попросили меня сделать все, от меня зависящее, что выглядит делом дьявольски сложным. Я обязан объяснить тебе, что их работа, чрезвычайно тонкая и немыслимо трудная, станет вдвое труднее, если ты не пожелаешь им помочь. Если тебе, например, внезапно захочется изменить маршрут, по которому ты должен следовать на какой-нибудь прием, или выйти из посольства, никому ничего не сказав, и отправиться подышать в одиночестве воздухом в Кенсингтонском парке. Грубо говоря, если тебя убьют, кое-кому в Специальной службе оторвут голову, а отдел в целом утратит всякое доверие, питаемое к нему на высшем и низшем уровнях, не говоря уж о том, что вековая репутация Англии, как страны, в которой можно не бояться покушения на убийство по политическим мотивам, пойдет прахом. Как видишь, я обращаюсь к тебе не только от имени полиции.

– Полиция, как институт, призванный служить народу,.. – начал Громобой, но осекся и, как показалось Аллейну, покраснел.

– Ты хотел сказать, что нам следует знать наше место? – мирно осведомился Аллейн.

Громобой поднялся и принялся мерить шагами комнату. Аллейн тоже встал.

– У тебя талант ставить человека в неудобное положение, – вдруг пожаловался Громобой. – Я это еще по “Давидсону” помню.

– Похоже, я был препротивным мальчишкой, – откликнулся Аллейн. Он чувствовал, что уже сыт “Давидсоном” по горло да и что еще оставалось сказать?

– Я отнял у Вашего превосходительства слишком много времени, – произнес он. – Прошу меня простить.

И замолк, ожидая разрешения удалиться. Громобой скорбно уставился на него.

– Но ты же согласился позавтракать с нами, – сказал он. – Мы договорились. Все уже подготовлено.

– Вы очень добры, Ваше превосходительство, но сейчас только одиннадцать часов. Не могу ли я до того времени вас покинуть?

К полному своему смятению он увидел, как налитые кровью глаза Громобоя заполняются слезами. С величавым достоинством Громобой произнес:

– Ты меня расстроил.

– Мне очень жаль.

– Я так обрадовался твоему приезду. А теперь все испорчено и ты называешь меня “превосходительством”.

Аллейн ощутил, как у него дрогнули уголки губ, и в то же время его охватило странное сострадание. Совершенно неуместное чувство, решил он. Он напомнил себе, что Президент Нгомбваны отнюдь не принадлежит к восторженным простачкам. Это хитрый, целеустремленный и порою жестокий диктатор, наделенный, что также следует признать, способностью быть верным другом. К тому же он – человек чрезвычайно наблюдательный. “И забавный, – думал Аллейн, стараясь ничем своих мыслей не выдать. – При всем при том он безумно забавен.”

– Ага! – внезапно взревел Президент. – Ты смеешься! Мой милый Рори, ты смеешься!

И он сам взорвался гомерическим хохотом.

– Нет, это уж слишком! Согласись! Это же курам на смех! О чем мы спорим? Да ни о чем! Ладно, я буду послушным мальчиком. Буду вести себя хорошо. Скажи своим надутым друзьям из Специальной службы, что я не стану убегать, когда они начнут прятаться среди цветочков на клумбе и переодеваться невиданными существами в огромных сапогах. Ну вот! Ты доволен? Да?

– Я счастлив, – сказал Аллейн. – Если, конечно, ты говоришь серьезно.

– Серьезно, серьезно. Вот увидишь. Я буду сама благопристойность. В тех пределах, – присовокупил он, – на которые распространяется их незамысловатая ответственность. То есть в пределах Объединенного королевства. Годится? Да?

– Да.

– И никаких больше “превосходительств”. Нет? Нет, – и не моргнув глазом, Громобой добавил, – когда мы с тобой tкte-а-tкte. Вот как сейчас.

– Как сейчас, – согласился Аллейн и был немедля пожалован радостным рукопожатием.

Оказалось, что перед тем как присоединиться к Президенту за завтраком, ему предстоит совершить часовую поездку по городу. Вновь появился элегантный адъютант. Снова шагая с ним по коридору, Аллейн поглядывал сквозь доходящие до полу окна на ядовито-зеленый парк. Водяная вуаль череды фонтанов чуть приглушала пронзительные краски его цветов. За радугами взлетающей и опадающей воды различались расставленные через равные промежутки неподвижные фигуры в военной форме.

Аллейн приостановился.

– Какой прекрасный парк, – сказал он.

– О да? – улыбаясь, откликнулся адъютант. Отражения цветовых и световых пятен сада играли на его нижней челюсти и щеках, словно вырезанных из шлифованного угля. – Вам нравится? Президенту очень нравится.

Он переступил, словно собираясь двинуться дальше.

– Может быть, мы?.. – предложил он.

Вдали, за фонтанами по саду маршировала шеренга солдат в красивых мундирах и при оружии – налево, направо, налево, направо. Размытые радужными каскадами воды, они различались с трудом, однако видно было, что маневрируют они не просто так, но сменяя прежних часовых.

– Смена караула, – легким тоном произнес Аллейн.

– Верно. Это войска чисто церемониальные.

– Да?

– Как у вас в Букингемском дворце, – пояснил адъютант.

– Ну разумеется, – сказал Аллейн.

Они миновали величественный вестибюль и прошли через строй живописных гвардейцев у входа.

– И эти тоже чисто церемониальные? – поинтересовался Аллейн.

– Конечно, – сказал адъютант.

Вооружены они, как заметил Аллейн – если не до зубов, то до поясницы – весьма действенным с виду оружием.

– Очень красивая экипировка, – учтиво сказал он.

– Президент будет рад узнать, что вы так считаете, – откликнулся адъютант и оба вышли под ослепительные, жаркие лучи, бившие сверху, словно вода из душа.

Прямо у ступеней лестницы их поджидал обильно изукрашенный изображениями герба Нгомбваны президентский “роллс-ройс” с развевающимся Президентским флажком – неуместным, поскольку ехать в автомобиле на этот раз предстояло вовсе не Президенту. Аллейна усадили на заднее сиденье, адъютант занял переднее. Сидя за закрытыми окнами, в навеваемой кондиционером прохладе, Аллейн думал: “Это конечно не первая пуленепробиваемая машина, в которой мне приходится ехать, но зато уж самая непробиваемая”. Он гадал, найдется ли во всей нгомбванской службе безопасности сила превосходящая могуществом ту, что была порождена внезапно воскресшими воспоминаниями о “Давидсоне”.