Книга Лакомый кусочек, страница 59 – Джорджет Хейер

— Вот как? И что она ответила?

— Почти ничего, сказала только, что за все свои дурные поступки эта женщина расплатилась. Обрезала меня таким образом, когда я сказала, что со стороны матери было очень дурно покидать сына.

— Миссис Твининг сказала так? Дайна, знаешь ты что-нибудь о первой жене генерала?

— Нет, потому и обратилась с вопросом к миссис Твининг. Даже моя сестра не смела упоминать о ней при Артуре. Тема эта была запретной. В доме нет ни единой ее фотографии.

— Случайно, не знаешь, как ее имя?

— Нет, разумеется. Артур, так сказать, уничтожил память о ней. А почему ты спрашиваешь?

Хардинг предостерегающе поднял палец:

— Вопросы задаю я, а не ты.

— Ха! — вспыхнула Дайна. — Ну что ж, продолжайте допрос, инспектор Хардинг.

— Я расскажу тебе все, как только покончу с этим делом, — пообещал он. — Давай вернемся к миссис Твининг. Сколько времени она пробыла в кабинете генерала?

— Точно не скажу. Минут пять — десять. Помню, когда миссис Твининг появилась на веранде и сказала, что Артур убит, я удивилась, почему она не вернулась сразу же. Однако, поразмыслив, поняла, что она, перед тем как выйти к нам, постаралась овладеть собой — это совершенно в ее духе. Хотела б я знать, чего ты добиваешься. Обрати, пожалуйста, внимание, как я выразилась. Вопроса не задала.

— Она была в перчатках?

— Да, в ужасно дорогих, — ответила Дайна. — Люди ее поколения почти всегда носят перчатки, только миссис Твининг надевает их не напоказ.

Хардинг откинулся на спинку кресла.

— О чем это ты? — терпеливо спросил он.

— Неужели непонятно? — удивилась Дайна. — Это у миссис Чадли перчатки бросаются в глаза. А у миссис Твининг они часть ансамбля. Кстати, она их испортила, потому что коснулась Артура и одна рука ее оказалась в крови.

— Которая? — спросил Хардинг.

Дайна поднесла глаза к потолку, словно пытаясь на нем что-то разглядеть.

— Правая, — ответила она и тут же оцепенела. — Джон!

— Что?

— Ты сошел с ума! Это немыслимо!

— Дайна, убийство ведь кто-то совершил!

— Да, но... но это ни в какие ворота не лезет! Я понимаю, что у тебя на уме, только...

Хардинг поднялся.

— Дорогая, обсуждать с тобой я это не могу. И не рассказывай о нашем разговоре, ладно? Возможно, я на совершенно ложном пути. — Он взглянул на часы: — Пора ехать. Надеюсь, увидимся завтра — поближе к вечеру.

Выйдя на крыльцо, Хардинг первым делом углядел Незерсола, читающего в машине газету с видом человека, обреченного на долгое ожидание. И сдержанно произнес:

— Извините, что задержался, сержант. Узнали что-нибудь у садовника?

— Нет, сэр, ничего. — Незерсол сложил газету и кашлянул. — Должен сказать, сэр, капитан Биллингтон-Смит заговорил со мной, и я без вашего разрешения сообщил ему, что подозрение с него снято.

— Я и забыл о нем, — сказал инспектор, сев за руль и включая зажигание. — Правильно сделали.

— Да, — сказал сержант. — Мне подумалось, что это может вылететь у вас из памяти.

Хардинг с подозрением покосился на него, однако лицо сержанта было еще более невыразительным, чем всегда.

— Вам нужно думать о других делах, — добавил Незерсол.

Инспектор переменил тему разговора:

— Я высажу вас в Рэлтоне, сержант, а потом возьму из гостиницы чемодан и поеду в Лондон.

— Господи, — удивленно воскликнул тот, — неужели вы бросаете дело?

— Нет, конечно. Завтра вернусь, в какое время — не знаю. Хочу узнать фамилию первой жены Артура и ее дальнейшую судьбу.

— А! — понизив голос, произнес сержант. — Я-то ломал голову, что у вас на уме, сэр. Ну а мистер Биллингтон-Смит и его алиби?

— Займусь этим завтра, — ответил Хардинг.

Приехал в Лондон Хардинг поздно вечером. И, поставив машину в гараж, отправился прямо к себе в маленькую квартиру, выходящую окнами на Темзу. Слуга, предупрежденный по телефону о его приезде, приготовил ужин. Прямо за едой Хардинг просмотрел свои конспективные заметки о ходе расследования. Потом взялся за последние записи и сделал в расписании несколько исправлений. Слуга, войдя в комнату, застал его глядящим прямо перед собой, с незажженной сигаретой во рту и с зажигалкой в неподвижной руке.

Джарвис поставил поднос на стол и стал убирать посуду.

— Трудное дело, сэр? — поинтересовался он.

Хардинг поглядел на него.

— Я дурак.

— Ну, сэр, нельзя говорить так уж однозначно, — ободряюще ответил Джарвис.

— Притом совершенно безмозглый, — продолжал Хардинг. — Все само бросалось в глаза, но понял я это только теперь.

— Лучше поздно, чем никогда, сэр, — утешил Джарвис. — Я вам сегодня еще потребуюсь?

На другой день в начале шестого машина Хардинга вновь подъехала к дому священника в Линдхерсте, из нее вышли инспектор и сержант. Незерсол, всю дорогу от Рэлтона пребывавший в задумчивости, неторопливо произнес:

— Интересно, видела ли она вообще мистера Биллингтон-Смита?

Хардинг позвонил в парадную дверь.

— Думаю, в этом можно не сомневаться.

Сержант вздохнул и покачал головой.

— На мой взгляд, — сказал он, — история скверная. Сквернейшая, и готов признаться, сэр, мне она не по душе.

— Мне тоже, — ответил Хардинг. И когда горничная открыла дверь, спросил: — Миссис Чадли дома?

Горничная, несмотря на совершенно безобидное поведение инспектора в прошлый раз, смерила их все тем же тревожным взглядом, но отступила, пропуская, и промямлила, что доложит о них хозяйке.

Однако инспектор не выказал желания снова дожидаться в холле и последовал за ней к гостиной в глубине дома.

Горничная открыла дверь и дрожащим голосом объявила:

— Полиция, мэм!

Миссис Чадли, сидевшая у окна за письменным столом, повернулась. Увидев Хардинга, поднялась, однако навстречу ему не пошла.

— Ты больше не нужна, Лилиан, — отпустила она служанку. — Добрый день, инспектор. Господи, и сержант Незерсол? Могу узнать, чем обязана на сей раз?

— Миссис Чадли, я приехал с очень неприятным поручением, — мягко сказал Хардинг. — У меня ордер на ваш арест за убийство вашего первого мужа, генерала сэра Артура Биллингтон-Смита. Должен предупредить — все, что вы теперь скажете, может быть использовано против вас в качестве улики.

Губы миссис Чадли искривились в странной улыбке.

— Я ждала этого, — сказала она. — Меня предупредили. И успела написать признание. Оно в ящике стола.