Книга Гроздья гнева, страница 124 – Джон Эрнст Стейнбек

Пожилой снова заглянул в палатку.

— Кэйси, погаси фонарь и выходи. Тут что-то неладно.

Кэйси прикрутил фитиль. Огонек нырнул вниз, вспыхнул и погас. Кэйси ощупью выбрался наружу. Том — следом за ним.

— Что такое? — тихо спросил Кэйси.

— Да не знаю. Слушай.

Громкое кваканье лягушек, сливающееся с тишиной. Сухое резкое стрекотанье кузнечиков. Но на этом фоне слышались и другие звуки — приглушенные шаги в той стороне, где была дорога, похрустыванье комьев земли под ногами, шелест кустов вдоль ручья.

— Я что-то ничего не разберу. Неясно. Может, нам только чудится? — успокаивал их Кэйси. — Мы сейчас все начеку. Нет, я ничего не слышу. А ты, Том?

— А я слышу, — ответил Том. — Да… слышу. По-моему, окружают. Давайте лучше уйдем отсюда.

Пожилой шепнул:

— Под мост… вон туда. Эх, не хочется палатку оставлять.

— Пошли, — сказал Кэйси.

Они тихо двинулись вдоль ручья. Арка моста чернела впереди, точно пещера. Кэйси нагнулся и нырнул под мост. Том за ним. Их ноги соскользнули с откоса в воду. Они прошли футов тридцать, прислушиваясь к собственному дыханию, гулко отдававшемуся под сводами. Потом вышли на другую сторону и выпрямились.

Громкий крик:

— Вот они! — Две полоски света поймали их, уткнулись им в лицо, ослепили. — Стой, ни с места! — Голоса шли из темноты. — Это он и есть. Лобастый черт! Он самый.

Кэйси, как слепой, смотрел на огонь. Он дышал тяжело.

— Слушайте, — сказал он. — Вы не ведаете, что творите. Вы детей хотите уморить голодом.

— Молчать, красная сволочь!

На свет вышел грузный, приземистый человек. В руках у него была новенькая белая палка от кирки.

Кэйси повторил:

— Вы не ведаете, что творите.

Человек замахнулся. Кэйси нырнул вниз. Тяжелая палка с глухим стуком ударила его по виску, и Кэйси рухнул на бок, в темноту.

— Стой, Джордж, ты, никак, убил его.

— Посвети, — сказал Джордж. — Поделом тебе, сволочь! — Полоска света ткнулась вниз, пошарила по земле и нашла размозженную голову Кэйси.

Том стоял, глядя на проповедника. Полоска света выхватила из темноты грузные ноги и новенькую белую палку. Том кинулся молча. Он завладел палкой. Удар пришелся по плечу… Промах. Он сам это почувствовал. Но во второй раз палка со всей силой опустилась на голову, и когда человек упал, на него обрушилось еще три удара. Полоски света заметались из стороны в сторону. Раздались крики, топот, треск кустарника. Том стоял над бесчувственным телом. И вдруг — слепящий удар палкой по голове. Ему показалось, что его пронизало током. А секунду спустя он уже бежал вдоль берега, пригибаясь чуть не к самой земле. Позади слышалось шлепанье ног по воде. Он круто свернул в сторону и, продираясь между кустами, забрался в самую их чащу. И замер там. Погоня приближалась, полоски света шарили вдоль ручья. Он ползком поднялся по откосу. Дальше был фруктовый сад. Но крики доносились и сюда. Он пригнулся и побежал по грядкам; комья земли шуршали, летели у него из-под ног. Впереди вдоль оросительной канавы темнел кустарник, окаймлявший луг. Он перелез через изгородь, продрался сквозь кусты винограда и черной смородины и, хрипло дыша, лег на землю. Он ощупал онемевшее лицо и нос. Нос был разбит, по подбородку струйкой стекала кровь. Он лежал на земле ничком до тех пор, пока мысли у него не прояснились. Потом медленно подполз к канаве, умылся холодной водой, оторвал лоскут от подола рубашки, намочил его и прижал к скуле и носу. Израненное лицо заломило от холода.

Черное пятно грозовой тучи стояло на горизонте, окруженное яркими звездами. Кругом снова все затихло.

Том ступил в воду, и дно сразу ушло у него из-под ног. Он взмахнул раза два руками и с трудом выбрался на противоположный берег. Мокрая одежда липла к телу. Он сделал несколько шагов, в башмаках захлюпала вода. Он сел, снял башмаки и вылил из них воду. Потом отжал снизу промокшие штанины, снял пиджак и скрутил его жгутом.

Впереди, около шоссе, плясали огоньки ручных фонарей, шаривших вдоль оросительной канавы. Том обулся и, осторожно ступая, вышел на скошенный луг. Башмаки перестали чавкать. Он выбирал направление инстинктивно и наконец ступил на дорогу по ту сторону луга и, крадучись, подошел к прямоугольнику лагеря.

Караульный, заслышав шорох, крикнул:

— Кто идет?

Том кинулся ничком на землю и замер; луч света скользнул над ним. Он бесшумно подполз к домику Джоудов. Дверь скрипнула на петлях. И голос матери — спокойный, твердый, без капельки сонливости:

— Кто там?

— Это я, Том.

— Ложись скорее спать. Эла еще нет.

— Наверно, девчонку нашел.

— Ложись, — тихо сказала она. — Я тебе постелила под окном.

Он разыскал свое место и разделся догола. Он лежал под одеялом, дрожа мелкой дрожью. Онемелость в разбитом лице проходила, и боль отдавалась теперь во всей голове.

Эл вернулся только через час. Он осторожно подошел к окну и наступил на мокрую одежду Тома.

— Тише, — сказал Том.

Эл шепнул:

— Не спишь? Где это ты ухитрился так промокнуть?

— Ш-ш, — сказал Том. — Утром расскажу.

Отец повернулся на спину, и комната наполнилась густым, заливистым храпом.

— Какой ты холодный, — сказал Эл.

— Ш-ш. Спи. — Маленькое окно серым квадратом выступало из темноты.

Том не спал. Нервы на лице отошли и заныли, скулу нестерпимо ломило, перебитый нос распух, и в нем тукала такая боль, что казалось, она встряхивает, швыряет из стороны в сторону все его тело. Он смотрел на маленький квадрат окна, видел, как звезды медленно скользят по небу и исчезают за косяком. Время от времени до его слуха доносились шаги караульных.

Наконец где-то вдали закричали петухи, и окно понемногу посветлело. Он тронул кончиками пальцев распухшее лицо, и Эл, потревоженный этим движением, застонал и забормотал что-то во сне.

Мало-помалу рассвело. В домах, притиснутых один к другому, послышались первые утренние звуки, треск хвороста, негромкое звяканье сковородок. Мать вдруг приподнялась и села на матраце. В сероватых сумерках Тому было видно ее лицо, опухшее со сна. Она долго смотрела на окно. Потом откинула одеяло и потянулась за платьем. Все еще сидя, она накинула его на голову, подняла руки, и платье скользнуло вниз. Мать встала и одернула его. Потом, осторожно ступая босыми ногами, она подошла к окну и остановилась перед ним; ее проворные пальцы расплели косу, пригладили пряди и снова заплели их. Она сложила руки на груди и несколько минут стояла не двигаясь. Свет, падающий в окно, освещал ее лицо. Она повернулась, осторожно прошла между матрацами и взяла фонарь. Створка скрипнула, она поднесла спичку к фитилю.